Владыка вод

Оглавление

А из мастеров, что под его началом работали, двое со мной на Серебряном плато догнивали. Они говорили, что иных и вовсе казнили. Может, и так. Времена смутные были. Птенец гадал в скорлупке — выходить, или остеречься.

Потом эти двое померли, — один поморозился, другого стражники затоптали, стеклодув кровью из легких изошел. А я, значит, остался.

Мусорщик замолчал и полез ложкой в котелок — попробовать, согрелось ли варево. Смел стоял, не поняв сразу, что рассказ уже закончен, но почувствовал, как Последыш тянет его за рукав к выходу. Вышли без слов, не прощаясь.

На улице было почти темно, только над лесом еще угадывался краешек отхлынувшего света. Они торопливо зашагали вниз, к городу, чтобы успеть до темна миновать ворота. Ноги сами несли под горку, и до стены оставалось уже недалеко, когда Смел заговорил. Осторожно заговорил, чтобы не ляпнуть лишнего:

— Вот тебе и три головы… Шапка-то волчья — не с неба свалилась. Хо! Ловок, видать, прадед твой был!

Последыш ответил неожиданно резко, зло, не по-детски:

— Да? Ловок, по-твоему?

Смел смутился:

— Да я ничего не хочу сказать. Слышь, Последыш? Не все там, конечно, понятно…

Но тот пробормотал с неясной угрозой:

— Ничего… Скоро все понятно будет.

Испугавшись, что мальчишка наделает глупостей, Смел сказал как мог примирительно:

— Ай, не расстраивайся. Дело давнее, забытое. А то, гляди, еще натворишь чего…

— Не натворю, — раздраженно дернул щекой Последыш. Они шли уже по булыжникам улицы.

Расставаясь, Смел попросил:

— Если что, ты найди меня. Я у Грымзы Молотка…

Последыш рассеянно кивнул, так что Смел и не понял — услышал он или нет.

Последыш не зря сказал, что скоро все будет понятно.

…Это случилось давно, Последышу тогда было лет пять или около того. Заигравшись, он оказался однажды у двери в комнату прадеда и подглядел случайно, как тот подошел к платяному шкафу, украшенному резными розетками, взялся за одну из них и сдвинул в сторону. За ней оказалась дыра. Прадед вытащил оттуда ключ и открыл им стоящий у шкафа железный сундучок, а из него извлек, в свою очередь, шкатулку темного дерева. Тут Последыш шевельнулся, старый Лабаст услышал и обернулся с таким испугом на лице, что Последыш и сам неизвестно чего испугался. Однако, увидев правнука, фельдмаршал облегченно перевел дух:

— Ты что здесь крутишься? Иди, иди отсюда, нашел, где играть…

Последыш забыл бы увиденное, но испуганное лицо прадеда намертво врезалось в память, а вместе с ним и весь тот случай. Однако только теперь Последыш понял, чего испугался старик: в железном сундучке он хранил шкатулку оружейника. Может быть, в ней и кроется разгадка тайны?

…Все семейство восседало за ужином. Длинный стол освещался многими свечами, негромко постукивала посуда. Когда Последыш вошел, все взоры обратились к нему: взрослые смотрели укоряюще, ехидные сестренки — злорадно. Последыш постоял, переминаясь, потом бочком, стараясь держаться тени, двинулся к лестнице, ведущей в верхние комнаты. Он уже взялся за перила, но его остановил строгий бабушкин голос:

— Ты почему опоздал?

Ну как же, так он все и рассказал. Последыш опустил голову и пробормотал что-то невнятное. Выручил отец:

— Ладно, быстро умывайся — и за стол.

Последыш, торопясь, плеснул из ковшика себе на руку, пару раз провел мокрой ладонью по лицу. А-а, все равно синяк не смоешь. Взял полотенце — и вдруг замер. А что если наведаться к прадеду прямо сейчас, пока все внизу? Он выглянул в коридор — никого. Тихонько прошел к комнате прадеда и слегка толкнул дверь. Она подалась. Не заперто. Еще раз прислушался, собираясь духом. Тихо.

У прадеда в комнате было темно, как в желудке, но Последыш делал все в каком-то оцепенении, будто во сне. А может, просто от страха мысли отшибло. Розетка послушно поехала в сторону, в тайнике обнаружился ключ и точно вошел в скважину на железном сундучке. Последыш открыл шкатулку, нашарил там бумаги и все до единой сунул себя за пазуху. Проверил еще, не осталось ли чего. Потом запер сундучок, положил ключ на место и задвинул розетку. Все. Выскользнув в коридор, осторожно прикрыл дверь и вернулся к себе в комнату, где спрятал бумаги под матрац.

Теперь надо было спускаться вниз. Тут, конечно, обнаружились все его знаки боевой доблести, и началось. Последыш сопел, уткнувшись в тарелку, и не отвечал ни на вопросы, ни на упреки, ни на причитания. Ему не терпелось уйти к себе. А когда этот желанный момент настал, Последыш, уходя, искоса поглядел на прадеда: тот сидел у камина с кружкой браги в темной, крепкой, как высохший корень, руке, уставясь в огонь мутными глазами.

У себя в комнате Последыш запалил свечу, запер дверь на крючок и достал бумаги. От нетерпения и знобкой жути у него заплясали, задергались пальцы, тяжело забухало в ребра сердце. Пришлось переждать, успокоиться. Только взялся снова — постучалась мать: «Сынок, ты не спишь?» — «Сплю, сплю…» — «А чем это ты там шуршишь?» Последыш обмер, пряча бумаги опять под матрац: «Ничем не шуршу, послышалось тебе.» — «А-а… Ну ладно, спи. Добрых снов».

Какие там сны… Как только стихли материнские шаги, Последыш вновь достал бумаги и принялся внимательно их рассматривать. На первой была карта реки выше города, как понял он, повертев ее так и сяк. Вот обозначена двумя деревцами Оголтелая падь, это полтора дня пути от Белой Стены. Вот повыше — речной перекат Костолом. Еще дальше, на большой излучине — крестик. Ага, это, видимо, та самая глина… Здесь ее нашли. Здесь, значит, и обвал был. Последыш сложил карту и взял следующую бумагу.