Чёрный помидор

Оглавление

— А теперь, значит, все твои сомнения рассеялись без следа? Мол, раз девица умеет бойко лопотать по-тубаларски?

— Нет, не все. Но, тем не менее, большая их часть…

Трапеза уже практически завершилась, когда со стороны восточного склона холма раздалось не громкое:

— Поть, поть, поть…

Ладонь Писарева тут же непроизвольно скользнула в правый боковой карман брезентовой куртки.

— Не надо делать резких движений, — посоветовала Айлу. — И вообще, нет ни малейшего повода для беспокойства. Это, всего-навсего, здешние мирные аборигены. И не более того.

— Точно — мирные?

— Другие в урочище Кангай, слава добрым Богам и зайсану Костьке, не допускаются…

Вскоре на вершину холма выбрались два мужичка: невысокие, смуглолицые, узкоглазые и черноволосые. Мужики, облачённые в потрёпанные походные одежды, умело направляли — с помощью длинных кожаных уздечек — двух приземистых тёмно-гнедых лошадок, которые — в свою очередь — влекли вперёд небольшую аккуратную телегу на широких резиновых колёсах. Один из вновь прибывших был уже достаточно пожилым, в районе шестидесяти пяти-семи лет. Второй — среднего возраста. А на телеге были закреплены — с помощью надёжных верёвок — три толстых и длинных бревна, тщательно обмотанных кусками мешковины.

Лошади остановились.

Пожилой алтаец, пристально глядя на Айлу тёмно-карими раскосыми глазами, разразился длинной гортанной фразой.

Девушка, молча, достала из внутреннего кармана безрукавки и протянула на открытой ладони маленькую серебряную бляху, на которой был искусно выгравирован важный и сердитый ворон.

— Всё, однако, понял, — мельком взглянув на бляху, тут же перешёл на русский язык старик. — Приветствую тебя, русская родственница уважаемого зайсана. Рад встрече и наслышан о тебе. И твоим гостям — доброго и скорого пути. Пусть светлый и всемогущий Ульгень всегда присматривает за ними…. Я — Акчабай Тургаев. А это, — указал рукой на напарника, — мой младший сын Карачак.

— Удачных и ровных вам дорог, отважные тубаларцы, — вежливо поздоровалась Айлу. — Что привело вас на Священный холм?

— Зайсан Костька прислал, — коротко улыбнулся Акчабай. — Говорит, что нынче с Катунского хребта много чёрной силы спускается. А наш старый деревянный Ульгень уже не справляется — в одиночку — с охраной и сбережением Катанды. Помочь ему надо обязательно, — махнул рукой в сторону телеги.

— Так вы новых Идолов привезли?

— Привезли. Вкопаем их рядом с Ульгенем. Только так, чтобы он на голову повыше новеньких был. Так полагается.

— А можно взглянуть…э-э-э, на этих новеньких?

— Можно. Только, однако, подождать придётся.

Минут через десять-двенадцать, когда «брёвна» были освобождены от верёвок и мешковины, Акчабай позвал:

— Подходите, люди странствующие. Смотрите — сколько Душе угодно. Не жалко…

Они подошли.

— Ой, красивенькие какие! — восторженно захлопала в ладоши впечатлительная Анна Петровна. — Самые настоящие произведения народного деревянного зодчества. В музей бы их…. А кто это такие? Как их зовут?

— Узкоглазый юноша с рыбьим хвостом — это «Суг ээзи», то есть, Дух воды, — со знанием дела пояснила Айлу. — Старенький бородатый гном — «Таг ээзи», Дух гор. А худенькая симпатичная девушка — «Алтай ээзи», Дух-хозяйка всего Алтая.

— Значит, их вкопают рядом с деревянным Ульгенем и камушками обложат…. А что будет дальше?

— Ничего особенного. Изредка — в урочное Время — алтайцы будут собираться на вершине этого холма и песни петь — и обычные, и горловые «кай».

— Ещё сказки рассказывать, — охотно дополнил Акчабай. — И всякие занимательные дорожные истории. Боги и Духи, они очень-очень любопытные…

— Хороший обычай, — одобрительно вздохнула Анна Петровна. — А, вот…. Где сделали этих симпатичных деревянных Духов?

— Где-где, — горделиво ухмыльнулся молчавший до этого момента черноволосый Карачак. — В Катанде, вестимо…. Мы с отцом — плотники. Вот, и сработали этих ээзи. Ворон живородящий нарисовал их карандашом на листе бумаги. А мы и сработали. Очень старались.

— Странно…. А почему же они…м-м-м, такие тёмные? Словно бы очень-очень древние?

— Не знаю, русская женщина. Не знаю…. Ещё вчера все они были светлыми-светлыми. И пахли свежей стружкой. А сегодняшней ночью зайсан Костька разговаривал с ними. Заперся в сарае — там, в Катанде, — и беседовал. Всю ночь напролёт. А утром вышел и велел — срочно везти их на Священный холм. Глядь, а все деревянные ээзи потемнели. И пахнут совсем по-другому. Бывает…

— Стоп-стоп, — недоверчиво прищурился Писарев. — Вы, уважаемые, ничего не путаете? Зайсан Костька сейчас находится в Катанде? А не в летнем лагере-улусе?

— Чудак-человек, — смуглое лицо Акчабая расплылось в широченной улыбке. — Ворон живородящий, он сразу в нескольких местах может быть. Одновременно…. Понимаешь?

— Нет. Не понимаю.

— И я тоже. Совсем не понимаю. Но это так. Бывает. Сразу в нескольких местах. Одновременно…

От круглого светло-зелёного горного озера неторопливо шагали — по направлению к овальной каменистой площадке, на которой располагался светло-серебристый диск на трёх длинных телескопических ногах, — обнажённые мужчина и женщина. Мужчина нёс под мышкой плотно-скатанный синтетический плед.

— Как тебе сегодня? — спросил мужчина.

— Просто замечательно, — томно улыбнулась женщина. — А ты, милый, был просто бесподобен. Надеясь, что наш будущий ребёнок родится с отменным здоровьем. Не напрасно же мы преодолели — межзвёздными дорогами — столько «световых лет»…. Что делаем дальше? Взлетаем и возвращаемся на Мирру?