Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери

Оглавление

111

Шэрон наблюдала, как Хейли легонько касается инструментов, одного за другим — буквально кончиками пальцев, едва-едва. Перед мысленным взором Шэрон встала картина: ее собственный папа, вечно хмурый, в костюме и галстуке, с тонким кожаным портфелем в руках. В этот глупый портфель не поместится ни один инструмент, подумала Шэрон. Ни один. Ее папа вообще не умеет делать что-то руками. Если в доме что-то ломается, папа звонит и вызывает специалистов: сантехников, плотников, электриков. Двор у них выложен кирпичом — им занималась бригада строителей. То же и с бытовой техникой. Если ломается телевизор, холодильник или плита, папа кому-то звонит, чтобы приехали и починили. Он вечно всем недоволен. И всегда найдет повод придраться. Найдет к чему приложить «верх абсурда», свою любимую фразу. Папа Шэрон ненавидит все нелогичное, бесполезное и бессмысленное. Его коробит от незавершенной работы, от незастеленных постелей, от грязной посуды, оставленной в раковине. И от неуклюжих, толстых дочерей.

А папа Хейли — совсем не такой. Он всегда улыбается, шутит, смеется. Но это не главное его отличие от ее папы, как теперь поняла Шэрон.

Шэрон заметила его сразу, как только они с Хейли спустились в подвал. Это и стало первой подсказкой. В дальнем углу, протянувшись от пола до потолка, стоял какой-то цилиндр из блестящего серебристого металла, похожий на бок самолета или…

Ракеты.

Да, точно. Вот он, секрет.

Теперь Шэрон все поняла. Папа Хейли строит в подвале ракету. Он не мог никому рассказать, потому что, скорее всего, это было незаконно. Наверное, чтобы построить ракету, нужно разрешение от правительства или что-нибудь в этом роде. Но папа Хейли был не из тех, кто заполняет кучу бумаг и ждет разрешения от правительства, — в отличие от ее папы, подумала Шэрон, который всегда делает все как положено и соблюдает все правила, чтобы потом, когда ничего не получится, можно было брюзжать, что он сделал все так, как ему говорили, и все равно ничего не вышло, — нет, папа Хейли совсем не такой. Он бунтарь. Он не спрашивает разрешения. Он делает все по-своему. Если потом у него будут какие-то неприятности… что ж, значит, так тому и быть. Он готов отвечать за свои поступки. Он знал, на что шел.

Шэрон не знала, откуда она это знает. Просто знала и все. Это ракета. Папа Хейли много всего умеет, у него есть инструменты, и теперь ясно, почему он не хочет, чтобы кто-то узнал, чем он здесь занимается. Он строит ракету, и как-нибудь ночью — Шэрон почему-то решила, что это будет уже совсем скоро, — он поднимет ее из подвала, погрузит в кузов грузовичка и отвезет в парк… «Нет, — мысленно поправила себя Шэрон, — конечно, не в парк, что за глупая мысль, парк — это слишком открытое место…» Он отвезет ее за город, на огромное поле, где поблизости нет домов. Там он поставит ее на землю, зажжет огнепроводный шнур, отбежит, спрячется за каким-нибудь деревом и, заткнув пальцами уши, будет смотреть, как ракета стремительно взмоет в ночное небо, извергая искры, и дым, и струю очень красивого желто-синего пламени, такого же подлинного и яркого, как уважение, которым Шэрон прониклась к папе Хейли, к его мечте и готовности воплотить мечту в жизнь. Это и вправду достойно всяческого восхищения.

Знала ли об этом Хейли? Догадалась уже или нет? Сложно сказать. Шэрон наблюдала, как Хейли ходит по мастерской, трогая инструменты, и у нее внутри крепло странное ощущение, что Хейли бывала в подвале гораздо чаще, чем говорила. Ей явно знакомы эти инструменты, она видела их не раз. Когда она прикасалась к какому-нибудь инструменту, в ее жестах не было удивления и интереса. Шэрон подозревала, что Хейли бывала здесь много раз. От этой мысли ее уважение к Хейли чуть-чуть пошатнулось.

Но если Хейли бывала здесь часто, она должна была уже давно обо всем догадаться. Она должна знать, что ее папа строит ракету, подумала Шэрон. И, может быть, даже рассказывала об этом Саманте Боллинджер.

Шэрон почувствовала укол ревности. И решила, что надо спросить. Обязательно надо спросить.

— А ты приводила сюда Саманту?

Шэрон очень старалась произнести это легко и непринужденно, но ее предал собственный голос. Он прозвучал слишком звонко, на грани дрожи. И даже как будто немного с вызовом.

— А?

— До того как она переехала, я имею в виду, — пояснила Шэрон. — Вы с ней тоже сюда приходили?

Хейли пожала плечами. Провела рукой по краю скошенной столешницы верстака, по всей длине, из конца в конец. Потом повернулась к Шэрон и посмотрела на нее совершенно пустыми глазами.

— Саманта не переехала, — сказала Хейли.

— Что?

— Саманта пропала. Ее так и не нашли. Она поехала кататься на велосипеде и не вернулась домой. Своей маме она сказала, что едет к нам, но это неправда. В тот день мы ее даже не видели. — Голос Хейли звучал совершенно спокойно, без всяких эмоций. Она просто перечисляла факты. — Ее мама свихнулась от горя и покончила с собой. Помнишь? Она заперлась в гараже, завела двигатель автомобиля — и так умерла. Неужели не помнишь, Шэрон? Не знаю, что тебя вечно тянет проезжать мимо их дома. Теперь там живет только ее отец, совсем один. Он тоже немного сошел с ума. И от горя, и от всех этих странных мыслей обо мне и о папе.

Да, это правда. Шэрон не могла не признать правоту подруги. Она вычеркнула из памяти все, что случилось с Самантой Боллинджер на самом деле, и придумала другую историю, которая ей нравилась больше, — историю, изменившую судьбу Саманты так, как хотелось Шэрон.

— Как б ты то ни было, — сказала Шэрон, — ты уже все поняла, да? Ты уже сообразила, чем занимается здесь твой папа?