Товарищи офицеры. Смерть Гудериану!

Оглавление

– Дык вот потому и знаю, товарищ командир, что германская. На империалистической попользоваться пришлось, когда наши казачки цельных три таких прихватили, да обоз с боеприпасом. Шестидюймовка это, ежели по-нашему называть, а по-ихнему – тяжелая полевая гаубица калибром пятнадцать сантиметров. Дайте мне минуток с десять, с прицелом разберусь – и можно палить. Вот только куда?

Я внутренне напрягся. Если этот старшина успел на Первой мировой повоевать, значит, вполне мог и на Гражданской отметиться. А поручик перед своим переносом как раз под гаубичный обстрел попал, между прочим. Вот старшина сейчас об этом как брякнет – и все, полный аллес. Или сам Николай Павлович вопрос задаст… Пожалуй, это тот самый случай, когда я реакцию Гурского просчитать не могу: если сорвется, ничего хорошего уж точно не будет…

Повернувшись ко мне, поручик внезапно взглянул в упор. Показалось или нет, но в глубине его глаз мелькнула эдакая понимающая смешинка. Догадался о моих душевных терзаниях с прочими сомнениями? Вполне вероятно, с него станется, с золотопогонника!

– Куда, спрашиваешь? А вот сейчас и узнаем. Пойдемте-ка, бойцы, поближе на этих зверушек поглядим.

Осмотр гаубиц много времени не занял, главное было убедиться, что прицелы пулями не поразбивало. Но с этой стороны все оказалось нормально. Боеприпасы тоже не пострадали, хотя кое-где ящики и белели свежими сколами. Заглянув в один из них, я заметил на гильзе неглубокую продольную вмятину от пули и мысленно хмыкнул: да, об этом мы как-то не подумали. Снаряд-то от пули вряд ли взорвется, если только прямо по взрывателю не попадет, а вот порох в гильзах теоретически мог и рвануть. И иди знай, хватило б этого, чтобы сдетонировали все остальные боеприпасы? Если бы все это добро разом ахнуло, мало бы никому не показалось, ни нам, ни фрицам.

– Рикошет, наверное, – сообщил Гурский, тоже заглянувший в ящик. – Или из второго пулемета попали. Я-то по ящикам не стрелял и Сереге наказал.

Красноармейцы уже оттащили погибших немцев от пушек, и сейчас о произошедшем напоминали лишь пятна крови на вытоптанной траве. Командир батареи, судя по «лысому» погону, в лейтенантском звании, как я и подозревал, погиб во время боя, получив то ли шальную, то ли прицельную пулю в шею, однако в его полевой сумке нашлась и артиллерийская карта, и огневой планшет. Ну, или как там они у артиллеристов называются?

Пока бойцы под руководством танкиста готовились ворочать тяжеленные гаубицы, старшина с поручиком, о чем-то негромко переговариваясь, засели за изучение этой самой Schießkarte. Гурский в основном выступал в роли переводчика. Наконец Николай Павлович призывно махнул рукой:

– Виталий, иди сюда, – и пояснил специально для артиллериста: – Не удивляйся, старшина, Виталий Степанович эту идею и придумал. Мы с ним с первых дней войны вместе сражаемся, а перед тем он еще и с финнами повоевал. Опытный боец. И голова у него будь здоров работает.

– Дык, а я разве против? – с явным одобрением старого фронтовика в глазах хмыкнул старшина, протягивая руку: – Архипом Петровичем меня звать.

Я представился в ответ, тут же задав интересующий меня вопрос:

– А далеко эти пушечки бьют-то?

– Верст на пятнадцать точно, может и больше. Все от типа снаряда да навески пороха зависит. Ты не переживай, Виталий Степаныч, нам всяко хватит. Мы тут с товарищем лейтенантом три цели приглядели, вот смотри. В картах-то разбираешься?

– Приходилось.

– Тогда вот, значит. – Артиллерист ткнул грязным пальцем с неровно обломанным ногтем в какое-то обозначение на карте. – Тут у германцев крупный склад боепитания, насколько товарищ лейтенант в обозначениях разобрался, дивизионного уровня. Попасть, конечно, сложно, но зато и одного фугаса хватит, чтобы там все рвануло. А вот туточки, на хуторе, со вчерашнего дня штаб всей их седьмой танковой дивизии квартирует. Вот их бы нам фугасами забросать!

– А третья цель какая?

– Станция железнодорожная, – показал старшина. – Далековато, правда, но должны добить. Правда, есть там эшелоны или нет, нам про то неведомо. Ежели нет, только снаряды зазря переведем.

– Хорошо бы по штабу ударить, – подал голос Гурский. – Заманчиво очень. Вот только избежать жертв среди мирных жителей наверняка не удастся… Нет, туда стрелять мы не станем. Риск слишком велик, я на такое не пойду ни при каких обстоятельствах. Так что придется все же бить по складам боеприпасов.

– Дык, нет их там, жителей-то, – неожиданно для нас обоих сообщил Архип Петрович, с явным одобрением взглянув на поручика. Похоже, слова Николая Павловича про мирных жителей здорово зацепили старого артиллериста. Сильно так зацепили…

– Что? – удивился поручик. – Это-то ты откуда знаешь?

– А оттуда, что мы вчера ночью в аккурат через него проходили. Думали хоть какой-то провизией разжиться, поскольку вторые сутки не жрамши. Да и какой там хутор, название одно – всего-то дворов пять, и все хаты пустые. Ни еды, ни живности, ни икон на стенах. Видно, как фронт приблизился, люди в беженцы и подались. Так что не переживайте, товарищ командир, можно тудой стрельнуть. Да ежели кто б и остался, германцы все одно бы выгнали, им при штабе свидетели да партизаны не нужны.

– Уверен, старшина? – продолжал сомневаться Гурский.

Артиллерист в ответ лишь ухмыльнулся в прокуренные усы:

– А чего ж, уверен. Тут ведь как – провиант да всяких уток с курями могли и немцы смародерничать, это да. Вот только русский человек, дом родной покидая, ни в жисть иконы Божии не оставит, обязательно с собой заберет. А икон ни в одной избе нет, значит, сами они ушли. Вы, товарищ командир, человек, поди, городской, небось и комсомолец к тому ж, вот таких вещей и не знаете…