Лицо в темноте

Оглавление

Дверь снова открыла Элис. На этот раз она не заплакала, а посмотрела на нее с едва заметной улыбкой:

— Вы вернулись.

— Да. Здравствуйте, Элис. — Девушка поцеловала няню, чем немало удивила ее. — Я вернулась. И надеюсь увидеть Бев. Она дома?

— Наверху, в своем кабинете. Я передам ей.

— Спасибо.

Эмме хотелось петь и плакать. Никогда в жизни она так себя не чувствовала: опьяненной, взволнованной, преображенной. Если это и есть влюбленность, она слишком долго ждала ее. Эмма нагнулась к вазе с нарциссами и гиацинтами, подумав, что впервые ощущает столь прелестные ароматы.

— Эмма! — По лестнице спешила Бев. В очках, с карандашом за ухом. — Я так рада видеть тебя. В Нью-Йорке ты говорила, что приедешь сюда, но я не думала, что у тебя найдется время зайти в гости.

— Мне принадлежит все время в мире. — Засмеявшись, Эмма прижалась к ней. — О, мама, разве сегодня не чудесный день?

— У меня пока не было возможности даже нос высунуть на улицу, но я тебе верю. — Бев отстранила девушку от себя, — Что случилось? Ты выглядишь так, будто вместе со сметаной проглотила и миску.

— Правда? — Эмма прижала ладони к щекам. — О, мне не обходимо с кем-то поговорить. Я не могу вынести этого. Папа куда-то ушел. Хотя все равно от него мало проку.

— Вот как? — Положив очки на стол, Бев повела ее в гостиную. — В чем же он не смог тебе помочь?

— Вчера я встретила одного человека.

— Одного человека? — Бев указала на кресло, но Эмма продолжала расхаживать по комнате. — Насколько я понимаю, одного человека мужского пола.

— Восхитительного человека мужского пола. О, звучит по-идиотски. Я давала себе слово никогда не быть подобной идиоткой, но он великолепен — такой милый и забавный.

— Имеет ли этот великолепный, милый и забавный мужчина имя?

— Дрю, Дрю Латимер.

— «Дорога в ночлежку».

Рассмеявшись, Эмма шутливо толкнула Бев, затем продолжила возбужденно ходить взад-вперед.

— Ты идешь в ногу.

— Разумеется.

Бев нахмурилась, затем обозвала себя чопорной старой дурой за то, что ее встревожил роман Эммы с музыкантом. «Соринка в чужом глазу», — подумала она и улыбнулась.

— Значит, у него действительно такая неотразимая внешность, как на фотографиях? — поинтересовалась Бев.

— Лучше. Мы наткнулись друг на друга за сценой. Он сидел на полу, играл на гитаре и пел, как иногда делает папа. Он принялся флиртовать со мной. Кажется, я начала что-то лепетать. — Эмма пожала плечами. Лепетала она или нет, ей хотелось запомнить каждое его слово. — Но главное, он не знал, кто я такая. Понятия не имел.

— Это столь важно?

— О да. Понимаешь, его привлекла я сама, а не дочь Брайана Макавоя. — Эмма присела на кресло и тут же опять вскочила. — Кажется, все, с кем я встречалась, хотели узнать что-то о папе и о том, каково быть дочерью Брайана Макавоя. Но Дрю пригласил меня на ужин, не зная, кто я. Для него это было не важно. А когда я сказала ему, он… смутился. Очаровательная реакция.

— Ты ходила с ним куда-нибудь?

— Нет. Возможно, я была немного испугана, чтобы сказать «да». А сегодня он прислал мне записку. И… о, мама, я до смерти хочу увидеть его. Не могла бы ты вечером тоже пойти туда? Чтобы быть рядом.

— Ты же знаешь, я не могу, Эмма.

— Знаю, знаю. Понимаешь, я никогда раньше такого не чувствовала. Как-то…

— В голове пустота, трудно дышать.

— Да, — засмеялась Эмма. — Именно так. Бев испытала это. Всего один раз.

— У тебя есть время узнать его. Не торопись.

— Я никогда не тороплюсь, — пробормотала девушка. — А ты… с папой?

Прошло больше пятнадцати лет, но Бев все равно стало больно:

— Я никого не слушала.

— Ты слушала себя. Мама…

— Не будем говорить о Брайане.

— Хорошо. Еще только одно. Папа ездил в Ирландию… к Даррену. Один раз на день его рождения, другой… другой раз в декабре. Я подумала, что ты должна это знать.

— Спасибо. — Бев сжала ее руку. — Но ты ведь пришла не за тем.

Опустившись на колени, Эмма обняла Бев за талию.

— Сегодня вечером мне нужно надеть что-то совершенно восхитительное. Пойдем со мной по магазинам.

Радостно рассмеявшись, Бев вскочила с кресла:

— Одеваюсь.

Эмма почти убедила себя, что глупо было волноваться о наряде. Она здесь, чтобы работать, а не кокетничать с солистом разогревающей группы. Нужно еще проверить оборудование, механизмы сцены, освещение, дымовую установку. Скоро Эмма забыла, что потратила больше часа на свой туалет.

Зрители уже собирались, хотя до начала еще целых полчаса. Майки, футболки, плакаты, значки. Рок-н-ролл восьмидесятых превратился из музыки для бунтарской молодежи в выгоднейший бизнес.

В черном изящном комбинезоне, не привлекая к себе внимания, Эмма шла между рядами, фотографировала поклонников, выкладывающих фунт за фунтом, чтобы иметь память о концерте. Она слышала, как обсуждают ее отца, критикуют, хвалят его. Эмма улыбнулась, вспомнив очередь к лифту в Эмпайр-стейт-билдинг. Тогда ей было три года. Но и сейчас, девятнадцать лет спустя, Брайан Макавой по-прежнему заставляет биться быстрее сердца подростков.

Эмма сменила камеру, чтобы передать в цвете красные, синие, зеленые пятна маек с яркими четкими буквами: «Опустошение»-1986».

Да и сами поклонники выглядели очень колоритно. Растрепанные волосы, бритые головы, длинные гривы. Одежда варьировалась от рваных джинсов до костюмов-троек. Большинство из тех, кто сейчас занимал места в зале, были сверстниками ее отца и даже старше. Врачи, зубные техники, адвокаты, выросшие на рок-н-ролле, делили теперь это наследство со своими детьми. Эмма видела школьников и малышей, которых несли на плечах, женщин в жемчугах и их дочерей, прижимающих к груди купленные футболки с заветной надписью. И словно эхо шестидесятых, слабый запах травки смешивался с ароматами «Шанель» и «Брют».