Червонное золото

• Предыдущая
• 51/75
• Следующая

— Инквизиция, несомненно, создаст нам гораздо больше проблем, чем создавала до сих пор.

Он замолчал, поглаживая бороду руками и разделив ее посередине. Вдруг темная тень набежала на его лицо, и только глаза блеснули маленькими огоньками.

— Можно предположить, что Алессандро поддержит нас по политическим мотивам. В Италии мы представляем имперскую партию, и нельзя далее идти наперекор императору, в интересах которого, и вы знаете это лучше меня, реформировать церковь и по возможности объединиться с северными государствами. Во всех случаях необходимо оказать почести Пьерлуиджи и обязательно нанести ему визит в его резиденции. Я бы рекомендовал вести себя с ним максимально уважительно…

В этот момент со стороны Мороне и Приули донесся не то стон, не то гневное рычание. Они ненавидели Фарнезе, а Пьерлуиджи в особенности.

— Я бы рекомендовал вести себя с ним максимально уважительно, — повторил Поул, не повышая голоса, — ибо будущее христианства гораздо важнее, чем злодеяния Папы и его семейства, а также чем гордость каждого из нас. Вспомните, как мы с дражайшим Мороне согласились в конклаве проголосовать за передачу власти в Парме сыну Папы, чтобы сохранить его поддержку. Поверьте, это был один из самых трудных моментов в моей жизни.

Мороне качал головой, не имея мужества поднять глаза. Приветливая улыбка на его лице сменилась гримасой отвращения, а грецкий орех, который он вертел в пальцах, с хрустом раскололся.

— Если бы это хоть чему-то помогло… — прошептал он, и на большом пальце у него выступила капля крови.

Поул снова спокойно заговорил, резюмируя, как всем должно держаться на следующий день:

— Этой удачей Пьерлуиджи должен быть обязан своему брату Алессандро и отцу, который, несмотря ни на что, души в нем не чает. Поэтому давайте воздадим ему почести и поздравим его, для нашего же блага.

Теперь я понимала, почему мне оказали такое гостеприимство. Через меня они умасливали кардинала Алессандро.

На десерт подали инжир, и никто не отпустил ни одной шутки по поводу его контура. Еще до полуночи мы разошлись по спальням и улеглись в постели, благодаря усилиям монахинь Сан Паоло благоухавшие розами.

X
ЗОЛОТАЯ ГОРА
(ИЗ ЗАПИСОК МАРГАРИТЫ)

На следующий день порывистый северный ветер разметал клочья тумана, еще оставшиеся на лесистых холмах. Все засверкало золотом под открывшимися окошками синего неба: пожелтевшие каштаны в долине под скалой, скальный туф, такой же золотистый, как и тот, из которого были построены дома, крыши, покрытые желтым, выгоревшим в летнюю сушь лишайником. Во дворе я только теперь заметила остролист, покрытый красными ягодами. Птицы безуспешно пытались их клевать и тут же напарывались на колючки, скрытые в листве.

Я не пошла к мессе, которую мои подруги отстояли вместе с монахинями, чтобы не возбудить их подозрений. Притворялись они мастерски, сам Никодим бы лучше не придумал: превозносили предрассудок днем и всеми силами боролись с ним по ночам. Сад оказался в моем распоряжении, и весь маленький город, казалось, тоже был мой. Он втиснулся под защиту огромной, позолоченной осенью скалы, которая тысячью мелких ущелий спускалась в долину.

Первой мне навстречу попалась Рената, согнувшаяся под тяжестью невеселых дум о вчерашнем собрании. Маленький рот хранил озабоченное выражение, но ясные детские глаза от близости к небу стали еще прозрачнее. Я не понимала, как они там, в Ферраре, могли считать ее уродиной, как могли не заметить чистоты и силы, которые покоряли в ней с первого взгляда.

Сильный, почти мужской подбородок, высокий рост и узкие бедра создавали идеальную модель двойственной натуры ангела. Больше ничего мужского в ней не было, разве что необычайная скрытая энергия, которая ощущалась, когда она находилась поблизости. Ее можно было бы сравнить с исходящей от мужчин энергией мускулов, но сила Ренаты была другой природы, духовной, и струилась, как прозрачный горный источник. Нынче утром на ней был бархатный корсаж цвета сливы и переливающаяся желто-оранжевая блузка. Широкая бархатная юбка явно стесняла пружинистый шаг юного охотника, которым двигалась Рената.

Увидев меня, она улыбнулась ясной, как погожее утро, улыбкой. Чуть приподняв юбку, чтобы перешагнуть через обломанные ночной непогодой ветки смоковницы, она двинулась мне навстречу с распростертыми объятиями, словно мы не виделись целый год. Рената вносила в кружок энергию живой природы, которая уравновешивала мрачноватый ночной экстаз Виттории. Если бы ее волосы освободить от дурацкой золоченой сетки, а длинную шею — от подобного ошейнику модного воротника, она стала бы похожа на богиню Диану.

Мы уселись на скамью.

— Маргарита, какая ты сегодня красивая в золотом отсвете скалы! Никогда не думала, что камень осенью может сверкать таким золотом. Подумать только, ведь мы, как эти монахини, которые здесь оказались от нужды или от страха, заперты в темнице и не можем позволить себе даже прогулку. А я бы с радостью добралась вон до того аббатства, видишь, с башней, похожей на голубятню? Говорят, тамошние монахи готовят из мускуса восхитительные духи и чудодейственные кремы. Ой, посмотрите, как засеребрились оливы после сбора урожая! А мы должны идти к этому гнусному Пьерлуиджи с его проклятым двором… И отказаться нельзя. Поул прав: стечение обстоятельств велит оказывать честь Фарнезе. Но есть еще кое-что…

Рената оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что в саду никого нет, и придвинулась поближе, понизив голос, словно из расселины, в которую обрывалась стена, нас кто-то мог подслушать.

• Предыдущая
• 51/75
• Следующая