Гора Лунного духа или Побеждённые боги

Оглавление

— Задал им жару! — послышался голос Форестье около друзей, когда еще в коридоре храма шипели и горели ракеты, — Пьер, скажите им, что мы послали на них огненных змиев.

Прожектор снова осветил храм. Было видно, как густой дым волнами ходил по коридору храма и медленно клубами выходил через решетку наружу. Дрогнув, луч прожектора оторвался от храма и скользил по двору. Несколько жрецов, мелькнувших вдоль стен и у калитки, показали, что они предпринимают что-то.

— На всякий случай, — сказал он, — мы будем настороже, необходимо поглядывать кругом. Хотя они и напуганы, но моя военная совесть не позволяет мне быть небрежным, — закончил он шутливо.

— А тем временем, — добавил Корбо, — Пьер познакомит нас с этой страной и расскажет о своих приключениях.

Пьер, хотя и через силу, так как тоска сжимала его грудь, все же приступил к рассказу.

VII

В это время в одном из секретных подземелий храма заседал священный совет. Десять жрецов возлежали полукругом на мягких перинах, а против них, с посохом в руках, сидел на возвышении главный жрец. Дрожащие светильники пылали вдоль стен, освещая собравшихся своим колеблющимся светом.

В это помещение никто, кроме членов совета, никогда не входил. Здесь решались все дела веры и храма. Речь шла о Бириас, но никто из ненависти и презрения не называл ее по имени.

— Где осквернительница? — спросил главный жрец, сжимая в руке конец своей длинной, седой бороды.

— Она в подземелье терзаемых. Такуд и Кмер хотели приступить к пыткам, когда ты запретил ее трогать.

— Ты жалеешь в ней плоть свою, — крикнул Такуд, блестя глазами.

— Забудь, что она дочь твоя, — добавил Кмер, — дай нам упиться мщением!

Главный жрец сдвинул брови и сухим шипящим голосом произнес:

— Безумие говорит вашими устами. Вы забыли о людях огня и грома. Они — великие маги. Они истребят нас и храм из-за жалкой двуногой твари, имя которой — женщина. Лучше дадим им не одну только осквернительницу, но и других и пошлем им пьянящий напиток. Мужчины рабов и поганых варварских племен, мерзкие гурру, более несдер-жаны к женским бедрам, чем мы.

— Трижды прав великий Хахам, — воскликнул старейший жрец Абоаб, — силой мы не справимся с магами мерзких гурру. Но народ, избранный богом Парутой, хитрей и умней всех народов. Мы обманем людей огня и грома.

— А если это боги, — робко спросил один из совета, — они мечут молнии и подымаются в небо…

— Пусть даже боги, — возразил престарелый Абоаб, — но истинный бог наш, Парута, сильней всех богов!

— Святые, — сухо засмеялся главный жрец, Великий Ха-хам, — как коротка ваша память! Этого гурру, заклав его двух рабов, мы сами назвали — Лину Бакаб. Вы разве забыли, что нам доносили наши соглядатаи? Разве рабы с черной кожей не шептались о том, чтобы опять не давать своих первенцев? Разве эти трое гурру, упавшие с гор, не укрепили нашу власть пред алтарем Саинир? Черное стадо поверило нам, что облака их спустили по нашей молитве. Разве забыли, как десять лет назад мы избили сто пятнадцать рабов и накормили их мясом народ? Разве тогда мы не отдали подлым рабам чресла всех девушек храма, разве жены и дочери наши не служили их женам?

— Прав, прав Великий Хахам, — зашумели кругом.

— Так вот, святые, — продолжал главный жрец, Великий Хахам, — из гурру мы сделали бога, но наше же оружие изрезало наши руки и изранило грудь. Теперь прилетели на зачарованной птице еще два чародея, а вы испугались.

Разве не было в священных преданиях сказано о волхвах и чародеях? Разве Парута не посрамил их и богов, которым служили они?

— Написано в святых таблицах из глины, — вставил Або-аб, — цари и маги Ашшура жгли, резали и топили в крови верных, гнали и изгнали их из страны Паруты. Но тогда, когда не замкнулись стены вокруг нас, и корабли, эти водяные буйволы Паруты, присылали сюда товары и вести, — разве не пало, не рассеялось в прах царство Ашшура? А Парута, Саинир и Бакаб имеют свой храм и алтари, и кровь рабов и младенцев питает их души, а вырванные сердца живым даром трепещут пред очами господа!

— Свят, свят Парута, — воскликнули все, — и благословенны Саинир и Бакаб!

— И рабы служат нам, — закончил Великий Хахам, — кровь и закон устрашают их дух, и мышцы их напрягаются в работе на нас. В поте лица они едят хлеб свой и отирают пот с чела избранников бога. Кровью и телом их и детей их мы услаждаем гортань свою и у дев их пьем первую радость в кровавом цветке Саинир. Хотят ли святые, чтоб все это маги гурру отняли у них и взяли себе?

Долгое молчание воцарилось вокруг. Тяжелые вздохи и стоны отчаянья послышались всюду.

— Из века веков, — начал снова Великий Хахам, — цари и маги в смертной борьбе из-за жирной земли, из-за тучных стад и покорных рабов, но побеждает лишь тот, чьи боги сильнее и чей закон суровей и строже. Возносятся гурру и гибнут, как скорпион от огня, сам в себя вонзающий жало. Только верные, будто розы пустыни, сохнут на время от бед и гонений, но вновь оживают, и корень их внедряется в землю и пьет влагу, падающую с небес. Так говорят святые таблицы Паруты.

— Но что же нам делать? — с воплем воззвал Абоаб, — ум мой дряхлеет. О прошлом он знает, но то, что завтра, — ум мой молчит.

Гордо встал главный жрец, Великий Хахам, и простер посох.

— Святые, — возгласил он, — не будьте вы скорпионами, не готовьте жало свое на себя. Пусть яд ваш отравит гнусное сердце магов гурру. Пусть эти грабители, устами ложного Лину Бакаба, не расшатают и не похитят власть святых. Мы будем смиренны. Раболепством усыпим их осторожность и узнаем их тайны. Женщинами и вином опьяним врагов человеческих! Обещаем им крови и мяса младенцев, всех первенцев этой луны — Саинир. Отдадим им осквернительницу! Они ценят женщин высоко и падки до них, если требуют только осквернительницу и не просят больше. Женщины пьянят их сердца и ум, и не видят они богатства страны — ни рабов, ни скота, ни священных сосудов, ни складов вина и фимиама… Решайте, святые!