Исцеление души

Оглавление

- Дура! - Выплюнул Данган успокаиваясь. - Ты понимаешь, что говоришь?

- Да, - ее голос не дрожал, утверждая это. - Разве такой не должен быть правитель...

- Замолчи! - Крикнул он, наклоняясь к девушке вплотную и заглядывая ей в глаза, заставляя под его обезумившим взглядом прекратить говорить. - Я император! И мне, слышишь, мне! - можно делать то, что вздумается! Я есть закон!

- Ты есть дурак! - Не вытерпела она, выкрикнув. Эти слова заставили Дангана снова ударить ее. На этот раз Виктория не стала подниматься, с ненавистью смотря на императора, даже боль не казалась ей не такой болезненной, лишь его взгляд ненависти.

- Ты не смеешь так говорить со мной! Ты в моей власти! Ты моя! И я буду делать с тобой все, что захочу!

- А если смею? - Ей стоило остановиться, но менестрель не могла.

Элестэй сузил глаза, наклоняясь и больно беря ее за лицо.

- Смерти ищешь? - Прошипел он, притягивая ее лицо к своему. - Так не получишь!

В следующую секунду он впился в ее губы, больно целуя. Собрав силу, девушка уперлась ему в грудь, отталкивая. Император легко сдался, отпуская и отходя от нее, вытирая губы рукавом.

- Позже поговорим! - Сплюнул он, уходя.

***

Элестэй появился рано утром с цветами и неизменной улыбкой, что нисколько не удивило Викторию.

- Будешь в сотый раз просить прощение, хотя зная, что я все равно не смогу тебя простить? - Передразнила она его, не стерпев, чтобы не бросить этот едкий комментарий ему в лицо.

Улыбка померкла на его лице, однако мужчина сдержался, подходя к кровати и опускаясь перед ней на колени. Положив букет белых роз ей на ноги, он взял ее за руку, спрашивая:

- Разве тебе так плохо со мной живется?

Менестрель смутилась, но нашла себе силы ответить, так, чтобы постараться донести до него свою точку зрения:

- Мне с тобой никак не живется, - коротко сказала она. Сначала Виктория хотела ему расписать свои чувства, но зачем? Эти слова и так высказывают все, что происходит между ними. По сути, ничего, мертвая точка, в которой мучаются он и она. Правда, не факт, что он!

Боль застыла на его лице, поцеловав ей руку, Элестэй долгое время молчал, прислонившись лицом к ее тыльной стороне ладони.

- Почему ты не можешь впустить меня? - Наконец, почти не слышно, прошептал он. В ответ лишь холод и тишина. Никаких чувств и слов, даже ненависти, холодное равнодушие. Он хотел, он очень хотел, чтобы те призрачные минуты счастья в парке вернулись. Однако то была неискренность.

- Не можешь любить меня, так притворись, ты ведь умеешь - я знаю! Я видел и испытал это. - Его просьба напоминала отчаяние, а слова наполнились грустью и какой-то безысходностью. Виктория онемела от такого 'признания', аккуратно высвобождая руку от его объятий. И снова в его словах есть только 'Я'. В его сердце давно нет места для кого-то другого!

- Уходи, Элестэй, - ее голос умолял, и он почувствовал это. Подняв глаза на не смотрящую на него девушку, императора поднялся на ноги, медленно, словно болел. Легонький поцелуй в щеку, и он ушел, даже не став спорить. И лишь тогда, когда его шаги стали не слышны, Виктория решилась посмотреть в сторону. На душе скребли кошки, и было какое-то странное сочетание чувства: омерзения, разбитости и опустошенности. Схватив букет, она закинула его за изножья кровати, чтобы не видеть и легла, зарываясь с головой в одеяло, как в девстве, словно это решало все проблемы...

Глава 26

Следующего дня Виктории привезли ее фрейлин и служанок. Ее привели в порядок, одели и причесали, так, словно ничего и не менялось. Только на этот раз кроме дежурных фраз девушки хранили гробовое молчание, каждый думая о своем. Виктории почему-то было стыдно, а еще неловок. Фрейлины смотрели на нее, словно ту приговорили к казни и жалость в их глазах убивали менестрель. Служанки наоборот, не могли поверить, что она так поступила, в их глазах была обида, непонимание и легкое сочувствие. Словно Виктория уже умерла, и от этого хотелось кричать. Кричать и кричать, пока бы от звука не оглохнуть и ослепнуть, чтобы не видеть и не слышать всего этого!

Хозяева дома, небогатые люди, боялись в собственном владении и шаг сделать. Их дом оказался просто поблизости, вот и его использовали на время, пока Виктория приходила в себя и оправлялась от ранения.

Ближе к обеду, приготовленная словно подарок, завернутый в яркие ткани, девушка, в сопровождение фрейлин, вышла к императору. Элестэй встречал ее у двери, натянув на лицо официальную улыбку и протягивая, совей фаворитке руку. Вокруг собрались охранники и слуги, а в сторонке стояли хозяина дома, пара средних лет.

Виктория была разбита, и ей было лень ко всему. Потому она молча подала руку императору, постаравшись скопировать его улыбку. Тот поцеловал и улыбнулся ей, накрывая ее руку своей. Со стороны все это было пропитано такой неискренностью, что девушке стало противно, но того требовал этикет. Однако одного она не могла понять: зачем Элестэю нужно разыгрывать любящего 'супруга'? Перед кем? Хозяевами? Чтобы показать, как он ее любит и рад, что нашел ее и, что с ней все в порядке? Какой он заботливый? Пожалуй, а лишний раз показать себя в лучшем свете излюбленная прерогатива 'Его Величества'!

Поставив Викторию слева от себя, он сделал легкий поклон в сторону хозяев дома и проговорил торжественным голосом:

- Я благодарю за оказанный приют для моей леди. И поверьте, я позабочусь о том, чтобы вы были достаточно вознаграждены за этот благородный поступок.

- С-спасибо, Ваше Велич-чество! - Запинающаяся пара не знала, как и реагировать, а потому неловко поклонилась императору. Тот сделал легкий жест рукой и один из дорого одетых слуг преподнес хозяевам сундучок. Открыв его, показывая всем, что тот полон золота, он вручил его онемевшей паре и пошел следом за вышедшим из дома Данганом, ведущим под руку свою Викторию.