Танцующая на лепестках лотоса

Оглавление

Джаявар и Аджадеви пока не знали, что им предстоит спасаться бегством еще до того, как закончится это утро.

— Твой отец слабеет, — сказала Аджадеви, поднося жасминовую гирлянду к лицу, чтобы вдохнуть ее аромат. — Никто не смеет говорить об этом, но каждый это видит.

Джаявар рассеянно кивнул, продолжая наблюдать за священнослужителями. Мимо них четверо рабов несли в паланкине на позолоченных шестах какого-то высокопоставленного чиновника.

— У них что, силы нет, чтобы идти своими ногами? — тихо заметил он, положив ладонь на рукоятку сабли в ножнах, висевшей на поясе.

Он был одет так же, как и его жена, хотя его набедренная повязка доходила ему только до середины бедер. На округлом и привлекательном лице в первую очередь притягивали внимание полные губы и широкий нос. Мягкие черты его лица резко контрастировали с его телом — очень мускулистым и покрытым многочисленными шрамами. В волосах, также собранных в узел на макушке, уже проглядывала седина.

— Прошлой ночью мне приснился сон, — сказала Аджадеви.

— Какой еще сон?

— Река стала красной. А красный цвет — это цвет рождения и смерти.

Джаявар оторвал взгляд от Ангкор-Вата и посмотрел на северо-восток, в сторону земель их исконных врагов, чамов.

— У отца все еще достаточно сил, — ответил он. — Он всегда отличался здравым умом и крепким телом.

— «Всегда» — это очень высокомерное, неправильное слово.

— Но ведь ничто не предвещает войну. Наши лазутчики молчат, как каменные изваяния. Да и армия наготове.

— Ты должен позаботиться о том, чтобы мы подготовились еще лучше. Мои видения говорят мне, что мы здесь не одни. Если река становится красной, это может означать только то, что на нас обрушится война, как это бывало уже много раз. Мы не хотим ее, но она подобна ветру, которому нет дела до того, чего мы хотим, а чего — нет.

Он подумал о своем отце, который теперь редко выходил из королевского дворца. Затем мысли Джаявара обратились к его армии. Многие из его людей помогали набирать ополченцев в окрестных деревнях, поскольку принесенные муссонами дожди были сильнее обычного, и это повышало опасность наводнений.

— Что еще говорят тебе твои видения?

— Что ты любишь меня.

— Для этого тебе не нужны никакие видения — ты это и так прекрасно знаешь.

— Это верно, — сказала она и закрыла глаза.

Он подумал: «Уж не молится ли она?» Хотя большинство кхмеров были индуистами, она исповедовала буддизм Махаяны, причем он не знал более набожного человека, чем она, и во всем она видела знаки. Пока он смотрел на нее, где-то вдалеке протрубил слон. По мощи и глубине этого звука Джаявар понял, что это боевой слон, а не рабочий, — так трубить могут только самые крупные слоны. Значит, сейчас его люди совершенствуются в военном искусстве.

Он заговорил, только когда она открыла глаза:

— Я бы предпочел заботиться о нашем народе, а не воевать.

— И как бы ты мог заботиться о нем?

— Строил бы лечебницы. Дороги. Постоялые дворы для путешественников. Наш город слишком разросся, и потребности нашего народа многочисленны.

По мощеной дороге шел павлин, раскачивая распущенным хвостом, который переливался яркими красками. Аджадеви внимательно смотрела на птицу, пытаясь понять, что знаменует ее появление.

— Твоя сабля тяжела, я это знаю. Ты устал носить ее, а руки твои с возрастом ослабели и как бы обвисли, так со временем происходит с ветками деревьев. Но еще рано отдыхать, Джаявар. Сделай то, что должен был сделать твой отец, — разбей неприятеля. А потом будешь строить лечебницы и дороги. Потом будешь заботиться о своем народе.

Джаявар отвернулся и вновь посмотрел на северо-восток. Там, за бесчисленными городскими домами и великолепным королевским дворцом протянулось невидимое отсюда поле, где тренировались его воины. Принц представил себе, как работают его люди, как наконечники копий бьют в подставленные щиты.

— Мы должны использовать свою силу в борьбе с голодом, с проказой. Такую силу жаль растрачивать на чамов.

— Ты не сам выбираешь путь, по которому тебе идти.

— А что, если мы сбежим? Уйдем отсюда — только ты и я?

— Ты не доверишь судьбу нашего народа кому-то другому. Как не сможешь сбежать от своих жен и детей.

— Это верно. Своих детей я никогда не смог бы покинуть. Но я хочу, чтобы со мной была ты. Это и должно стать моей судьбой.

Она протянула к нему руку и стала гладить пальцами его грубые, мозолистые ладони.

— Расскажи мне, что ты станешь делать этими своими руками, таким замечательным инструментом.

— Они будут прославлять твою мягкость, холмы и долины, составляющие мир, имя которому — ты.

— Я покажу тебе этот мир, — сказала она. — Найди меня сегодня ночью, когда луна окажется в зените.

Он улыбнулся в ответ и, попрощавшись с ней, направился к ожидавшим его трем военачальникам — туда, где он должен был находиться, но не где ему хотелось быть.

* * *

В десяти милях ниже по течению двигалась вперед другая армия. Это войско передвигалось не на слонах и лошадях, а на больших плоскодонных лодках по вспучившейся и разлившейся реке Тонлесап, которая в сезон дождей изменила обычное направление своего течения и теперь несла свои воды от моря в сторону Ангкора. Лодки, прочные и длинные, управлялись с помощью примитивных рулей и вручную несколькими шестами, которыми можно было отталкиваться от дна. На каждом таком судне находилось от пятидесяти до ста воинов-чамов, на которых были стеганые доспехи с короткими рукавами, и у каждого имелся щит, сделанный из дерева, металла и кожи. Шлемов на чамах не было. Вместо этого на них были зеленые с розовым головные уборы, которые должны были напоминать перевернутый цветок лотоса — символ просвещенности и нирваны. Большинство из них были вооружены копьями, хотя некоторые отдавали предпочтение саблям, кинжалам, секирам и лукам со стрелами.