Марион Фай

Оглавление

— Все это справедливо, — сказал последний. Понятное дело, мы и не претендуем охотиться как охотятся ваша братья, щеголи, в графствах. У нас на это нет денег, нет подходящей местности, да нет и лисиц. Но не знаю, хуже ли вашего мы охотимся.

— Нисколько не хуже, если судить по сегодняшней охоте.

— Очень обыкновенной; не правда ли, Амбльтвайт? — спросил Паттерсон, который твердо решился своих не выдавать.

— Сегодня было не дурно. Гончие ни разу не сбились со следа. По-моему, на наших горных скатах собакам легче вынюхать след, чем на наших поросших травою луговинах. Если вы охотник до верховой езды, конечно, приходится крутенько. Но если вам дорога охота, и вы не прочь покарабкаться, то, может быть, вы поохотитесь здесь не хуже, чем в другом месте.

— Гораздо лучше, судя по всему, что я слышал, — сказал Паттерсон. — Случалось вам когда слышать такую музыку в Лестершире, милорд?

— Не думаю, чтоб случалось, — сказал Гэмпстед. — Мне было чрезвычайно весело.

— Надеюсь, что вы опять приедете, — сказал Амбльтвайт, — и часто будете приезжать.

— Непременно, если останусь здесь.

— Я знал, что милорду понравится, — сказал Крокер, протискиваясь между ними в таком месте, где четверым можно было ехать в ряд. — По-моему, милорд, не привыкший к нашей местности, обнаружил удивительное искусство в верховой езде.

— Славная у милорда лошадка, — сказал Паттерсон.

— Дело скорей в ездоке, чем в лошади, полагаю я, — сказал Крокер, пробуя льстить.

— Лучший ездок в целой Англии не может охотиться с гончими без хорошей лошади.

— Но за то и лучшая лошадь в целой Англии отстанет от гончих, если на спине у нее нет хорошего ездока, — сказал решительный Крокер. Паттерсон заворчал — он ненавидел лесть и помнил, что тот, кому льстили — лорд.

Затем дорога снова сузилась, и Гэмпстед немного отстал. В одно мгновение Крокер очутился возле него. Гэмпстеду казалось, что бежать от этого человека как-то подло. Он уже оборвал его раз, вероятно он теперь не коснется единственного предмета, который так особенно неприятен.

— Вероятно, — сказал он, заводя разговор, который должен был указать его готовность обсуждать с мистером Крокером любой общий вопрос, — местность на север и на запад от Пенрита менее гориста, чем эта?

— О, да, милорд; там есть прелестные места для прогулок верхом. А что, Роден любит охоту с гончими, милорд?

— Не имею ни малейшего понятия, — отрезал Гэмпстед. Но затем сделал новую попытку.

— Ваши гончие не забираются на север до Карлейля?

— О нет, милорд; никогда более восьми или десяти миль от Пенрита. В той местности другая свора; несравненно хуже нашей, но все годится. По-моему, Роден как раз человек способный охотиться с гончими, если бы представился к тому случай.

— Не думаю, чтобы он когда-нибудь в жизни видел гончую. Я немного тороплюсь, а потому пущусь рысью.

— Я сам тороплюсь, — сказал Крокер, — и буду очень счастлив служить вам путеводителем, милорд.

— Пожалуйста, не делайте этого; я сам найду дорогу. — С этим Гэмпстед дружески пожал руку мистеру Амбльтвайту, с ласковой улыбкой кивнул мистеру Паттерсону и поехал самой крупной рысью.

Но отделаться от Крокера было невозможно. Лошадь его была так же исправна к концу дня как и в начале, и шла знатной рысью. Проехав с четверть мили, Гэмпстед признался самому себе, что не в его власти отделаться от своего врага.

— Хочется мне сказать вам кое-что, милорд. — Крокер пробормотал это довольно жалобно, так что Гэмпстед смягчился.

Он придержал лошадь и приготовился слушать.

— Надеюсь, что я ничем не оскорбил вас. Могу вас уверить, милорд, что сделал это без всякого намерения. Я питаю к вам такое уважение, что ни за что на свете не сделал бы этого.

Что осталось делать Гэмпстеду? Он был оскорблен. Он имел намерение показать, кто оскорблен. А между тем ему не хотелось откровенно в этом сознаться. Целью его было заставить Крокера замолчать, и сделать это, если возможно, без всякого намека на занимавший его вопрос. Если он заявит теперь, что оскорблен, ему трудно было бы не намекнуть, хоть косвенно, на сестру. Но он решил, что не позволит себе никаких подобных намеков. Теперь когда Крокер обратился к нему, как бы прося прощения за какую-то провинность, которой сам не осознавал, невозможно было не ответить ему.

— Ладно, — сказал он, — я уверен, что вы не хотели сказать ничего особенного. Оставим это.

— О, конечно; очень вам благодарен, милорд. Но я не совсем понимаю, что следует оставить. Так как я так короток с Роденом, сижу с ним за одним столом каждый Божий день, мне казалось естественным за говорить о нем с вами, милорд.

Это было справедливо. Так как Крокер, такой же клерк, как Роден, явился в замок Готбой в качестве гостя, очень естественно, что он заговорил о своем товарище по службе, с человеком, который, как всем было известно, был другом этого товарища. Гэмпстед не совсем верил в близость, в которой его уверяли, так как слышал от Родена, что он пока ни с кем особенно не сошелся в почтамте. Он также инстинктивно чувствовал, что такой человек как Роден не должен быть дружен с таким господином как Крокер. Но в этом не заключалось никакого оскорбления.

— Оно и было естественно, — сказал он.

— Мне было очень прискорбно, когда я из ваших слов заключил, что произошла какая-то ссора.

— Никакой ссоры не было, — сказал Гэмпстед.

— Очень рад это слышать. — Он снова начинал затрогивать вопрос, которого касаться не следовало. Какое ему дело, была или нет ссора между лордом Гэмпстедом и Роденом. Гэмпстед снова ехал молча.