Последний негодник

Оглавление

Уж лучше бы он уронил ее, прямо на ее упрямую маленькую головку. Это могло бы хоть как-то возместить ущерб от подшучивания, которому он подвергся в последующие дни.

Куда бы он не пришел, парни не могли отказать себе в удовольствии отточить на нем свое скудное остроумие.

К примеру, когда он взял Трента в «Файвс-Корт» на Сент-Мартин-стрит, кто-то соизволил спросить, почему Вир не привел мисс Гренвилл как партнера для тренировки. И все претендующие на звание боксера в этом месте покатились со смеху.

Где бы Вир не появлялся, несколько дубин интересовались, когда состоится следующий матч, или выздоровела ли челюсть его светлости, чтобы позволить ему принимать мягкую пищу, или, как он полагает, такая-то бабулька в его весовой категории или нет.

А между тем все иллюстраторы соперничали друг с другом за Самое Шутовское Изображение Великой Битвы.

Спустя три дня после упомянутых событий Вир, медленно закипая, стоял перед витриной лавки. Вывешенный там большой печатный лист гласил «Леди Грендель» устраивает порку герцогу Э.»

Художник нарисовал его в виде величественной огромной скотины с похотливым взглядом злодея из пьесы. Он тянулся к уродине, изображенной, как особа женского пола в изящном ворохе нижних юбок. Над его карикатурно нарисованной головой была надпись «Как, моя красотка, ты никогда не слышала о droit de seigneur! (право подписи – фр.- Прим.пер.) Я ведь герцог, разве ты не знаешь?»

Мисс Гренвилл была изображена с поднятыми кулаками. Ее надпись гласила: «Я покажу вам droit, а заодно и gauche». (droi – право, gauch – лево – фр. – Прим.пер.)

Игра французских слов «право» и «лево», как объяснил Вир озадаченному Тренту, намеревалась сойти за юмор.

– Эту часть я понял, – подтвердил Берти. – Но это «дрой ди сайнью-ер» – разве по-французски не два соверена? Я-то думал, вы предлагали за малютку фунт.

Droit de signeur, как cквозь стиснутые челюсти пояснил Вир, являлось правом феодального господина лишать девственности невест его вассалов, так называемым «правом первой ночи».

Квадратное лицо Трента покраснело.

– Да что вы! Это не смешно. Девственницы… и новобрачные, сверх того.

Он направился к двери лавчонки, без сомнения собираясь уладить дело в своей собственной неподражаемой манере.

Вир потащил его назад.

– Это всего лишь рисунок, – произнес он. – Шутка, Трент, не более того.

Напомнив поговорку «с глаз долой, из сердца вон», он увлек своего новоявленного защитника тротуар и собрался перейти улицу.

И тут ему пришлось отдернуть Берти назад, с дороги угрожающе близко к ним проехавшего черного экипажа.

– Да чтоб мне провалиться! – крикнул Трент, запнувшись о тротуар. – Помяни черта, а он тут как тут.

Это была она, причина непрестанных избитых шуточек и глупых карикатур.

Пронесшись на полной скорости, мисс Боудикка Гренвилл отсалютовала им на манер кучера, коснувшись хлыстом края шляпки, и ослепив дерзкой ухмылкой.

Будь она мужчиной, Вир бросился бы за ней, стащил с экипажа и вогнал бы эту нахальную улыбочку ей в глотку. Но она не была мужчиной, и все, что ему оставалось, это, внутренне кипя, смотреть вслед, пока секундой позже она не свернула за угол… скрывшись с глаз, но далеко, опасно далеко не забытая.

Глава 3

Настроение герцога Эйнсвуда могло бы улучшиться, кабы он знал, насколько близка была Лидия к тому, чтобы скорей уж не обогнуть, а врезаться в угол, а заодно и в ближайшую лавку.

И хотя она вовремя очнулась, произошло это в самый последний момент, еще чуть-чуть, и она бы опрокинулась, это уж как пить дать.

Не говоря уже о том, что она чуть не переехала двух мужчин всего лишь за секунду до этого.

Все произошло из-за того, что стоило Лидии узнать высокую фигуру на тротуаре, как ее мозг выключился. Из головы повылетали все мысли о том, где она и что творит.

Всего лишь мгновение, но это мгновение длилось слишком долго. Да и позже Лидия не полностью пришла в себя. Хоть ей и удалось лихо изобразить то хладнокровное приветствие, у нее было ужасное подозрение, что улыбка вышла уж слишком широкой и… ну, ладно, глупой, не будем умалять факты. «Глупая улыбка умалишенной», – сердито размышляла она, под стать ее по-идиотски стучавшему сердцу. Словно она глупая девчонка тринадцати годочков, а не закаленная старая дева двадцати восьми лет.

Всю дорогу до Брайдуэллской тюрьмы Лидия читала себе наставления.

Однако, когда она вошла в сию юдоль страдания, то отмела свои личные заботы в сторону.

Лидия прошла в Пересылочную залу. Здесь неимущие женщины, которым определили местожительство в других частях Англии, содержались неделю перед отправкой в их собственные приходы в соответствии с расхожей философской истиной, которая гласила, что «милосердие начинается дома».

С порога перед взором представал ряд низких, узких, набитых соломой лежанок, выстроившихся вдоль стены. Камин и дверь прерывали ряды таких же лежанок с другой стороны. Залу занимали около двадцати женщин, некоторые были с детьми.

Некоторые женщины прибыли в Лондон в поисках лучшей доли, кое-кого погубили, и они приехали, спасаясь от позора, а часть из них бежала от обычной совокупности насущных бед: несчастья, нищеты, жестокости.

Лидия описала бы это место читателям в своей обычной манере. Она бы набросала в ясных и простых выражениях то, что увидела, и точно таким же стилем рассказала истории женщин, без моральных поучений и излишних сантиментов.

Это отнюдь не все, что делала Лидия. Но она не думала, что у читающей публики было право знать о тех полкронах, которые она тайком совала тем, у кого брала интервью, или о письмах, которые писала за них, или о людях, с которыми она говорила от лица этих несчастных.