Джулия

• Предыдущая
• 25/98
• Следующая

В ней закипела обида за все годы, которые она прожила с ним жизнью рабыни.

– Пошел ты к черту, Лео!

– Что ты сказала? – переспросил он, хотя прекрасно все слышал.

Вместо ответа Джулия положила трубку и еще долго не могла успокоиться. Потом она подумала, что в конце концов хватит со всеми церемониться. С ней ведь не церемонятся, так почему она должна это делать? Лео и все остальные, за исключением дедушки Убальдо, Джорджо и Гермеса, всегда чего-то требовали от нее, и всякий раз, когда она, ругая себя за несдержанность, вспоминала причину своей грубости, оказывалось, что жертвой является именно она, что на нее нападали, наставляли ружье, заставляя делать то, что было нужно им, а не ей.

Сестра с братом пытались внушить ей свои представления о приличиях, которые казались ей пустыми и глупыми. «Ты же де Бласко!» – говорили они, рассчитывая пробудить в ней чувство гордости к их аристократическому роду. Но Джулия была совсем не такой, как они, она была другой породы.

Вчера
Август 1945–1956 гг

Глава 1

Это было как гром среди ясного неба. В то августовское утро Кармен, удобно устроившись в шезлонге перед домом, с удовольствием ела хлеб с маслом, щедро посыпанный сверху сахарным песком. Ситцевый халатик едва сходился на ее большом животе. Из окна столовой, служившей одновременно кабинетом, доносился голос Витторио де Бласко. Своим учительским тоном, всегда раздражавшим Кармен, он монотонно произносил латинские фразы.

– Супер стабат лупус, лонгекве инфериор агнус… Ну-с, как мы это переведем?

– Волк находился наверху, а ягненок внизу, то есть, я хотел сказать, гораздо ниже, – произнес неуверенный детский голос.

Витторио де Бласко вдалбливал азы классических знаний в голову младшего сына колбасника, получая взамен свежую ветчину, сыр, яйца. Учитель старался изо всех сил, чтобы натаскать ученика: если тот в сентябре благополучно сдаст экзамен, его папаша обязательно расщедрится на дополнительное вознаграждение.

Из подвала слышался стук молотка, веселый смех Изабеллы и Бенни сменялся громким басом Убальдо Милковича.

Поникшие от жары глицинии наполняли неподвижный воздух тяжелым сладковатым ароматом, и Кармен, откинувшись на спинку шезлонга, тщетно пыталась уловить хоть слабое дуновение свежего ветерка.

Вдруг резкая боль пронзила ей низ живота до самого позвоночника. От неожиданности Кармен застыла с куском хлеба в руке. Боль прошла столь же внезапно, как и возникла. Кармен принялась загибать пальцы.

С беременностью это никак не может быть связано, скорее всего она неловко повернулась в шезлонге. Рожать ей, по ее расчетам, в первых числах сентября, а сегодня только тринадцатое августа. Ошибка в расчетах или роды начались на целых двадцать дней раньше срока? «Нет, – успокаивала себя Кармен, – ошибиться в расчетах она не могла. Просто кольнуло в боку, с кем не бывает?» Тем не менее она перестала есть сладкий бутерброд и, положив его на металлический столик рядом с шезлонгом, замерла, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит. Только очень веская причина могла заставить ее отказаться от свежей белой булки с маслом и сахаром, после голодных военных лет казавшейся самым восхитительным лакомством. В эту минуту схватка повторилась. Все сомнения и расчеты вылетели из головы Кармен. У нее начинались роды.

– Витторио! – крикнула она, и в окне показалось недовольное лицо мужа.

– Может быть, ты угомонишь своего отца? – не заметив испуга в глазах жены, раздраженно спросил Витторио де Бласко. – Он так стучит, что работать невозможно!

Пропустив гневную тираду мимо ушей, Кармен потребовала:

– Пошли за акушеркой.

– За акушеркой? – удивился муж. – С какой стати?

– Кажется, я рожаю, – обхватив обеими руками живот, ответила Кармен.

Учитель латинского языка ахнул, взмахнул руками и, бормоча что-то нечленораздельное, исчез из вида – видимо, побежал за акушеркой.

Кармен же вдруг успокоилась и, прежде чем встать и отправиться в спальню на втором этаже, решила доесть-таки вкусный бутерброд – не пропадать же добру!

«Интересно, – впервые за все месяцы беременности подумала вдруг Кармен, – на кого он будет похож, мой третий ребенок?» Ей захотелось поскорей освободиться от бремени: и так тяжело, да еще эта невыносимая жара.

– Я назову ее Джулией в честь Джулии Беккарии, матери нашего великого писателя Алессандро Мандзони, – торжественно заявил Витторио де Бласко пышнотелой акушерке, когда та, широко улыбаясь, протянула ему орущий сверток.

Учитель с опаской взглянул на новорожденную: крикливая, красная, некрасивая, совсем не похожа на его предыдущих детей. Те после рождения вели себя куда тише и выглядели привлекательней.

Кармен ждала, что скажет муж, но синьор де Бласко молчал.

– Держите же! – акушерка решительно двинулась на учителя, и тому ничего не осталось, как подставить руки.

Девочка закричала еще сильнее.

В комнате царил полумрак, и Витторио де Бласко поднес дочь к окну, чтобы получше ее рассмотреть. Он придумал ей великолепное имя. Оно как нельзя лучше сочетается с фамилией испанских грандов, которую ей выпала честь носить. Джулия де Бласко! Разве не изысканно? Мандзони, между прочим, тоже была де Бласко в девичестве, это она потом стала Беккария, после замужества.

Глядя на строгий профиль мужа, Кармен подумала: «Его хлебом не корми, только дай поговорить об аристократическом происхождении».

– Да, в моих жилах течет голубая кровь! – раздуваясь, как индюк, от собственной важности, продолжал разглагольствовать муж. – Я чувствую, как она разбегается от сердца по артериям и сосудам. Мне достаточно лишь взглянуть на человека, чтобы понять, какого он происхождения. – И он склонился над малышкой, стараясь обнаружить в ней фамильное благородство де Бласко.

• Предыдущая
• 25/98
• Следующая