Въ двѣнадцатомъ часу

Оглавление

— И я также, какъ дѣти, пожелаю вамъ доброй ночи, хотя еще менѣе дѣтей имѣю желаніе уходить, сказалъ Свенъ, вставая: — сегодня никто не пришелъ. Погода слишкомъ худа для добрыхъ людей.

Хотя Свенъ и всталъ, однако не видно было, чтобъ онъ очень спѣшилъ уходить. Онъ стоялъ у закрытыхъ теперь дверей на терасу и смотрѣлъ, какъ кружились облака, гонимыя страшною бурей по вечернему небу.

Корнелія ничего не отвѣчала; глаза ея не отрывались отъ книги. Должно быть, очень трудно было понять ту страницу, на которой она остановилась, потому что болѣе уже четверти часа она не перевертывала листа.

Свенъ подошелъ къ ней.

— Покойной ночи! сказалъ онъ.

— И вамъ желаю, отвѣчала она, не отрываясь отъ книги.

— Вы обыкновенно протягивали мнѣ руку на прощанье, сказалъ Свенъ послѣ минутнаго молчанія, когда не слышалось ни малѣйшаго шороха, кромѣ стука маятника и шума отъ дождевыхъ капель, ударявшихъ въ окна.

Корнелія протянула руку.

— Прощайте! повторила она, но все еще не поднимая лица отъ книги.

— Чѣмъ я васъ оскорбилъ? Что я такое сдѣлалъ, что вы меня взглядомъ не удостоиваете?

Свенъ не получилъ отвѣта, но видѣлъ, что двѣ крупныя слезы упали на страницу книги.

Этотъ отвѣтъ растерзалъ сердце Свена. Онъ не могъ болѣе владѣть собою и бросился на колѣни предъ плачущею красавицей. Онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ ее съ искренней любовью.

— Прощайте! прощайте! воскликнулъ онъ: — о, ты единственная, несравненная! прощай сегодня и навсегда! Силъ уже нѣтъ выносить эту безмолвную муку! Я люблю тебя всѣми силами души! За тебя я съ радостью отдалъ бы каждую каплю крови; но видѣть твои страданія и не умѣть помочь тебѣ, и своимъ присутствіемъ, быть можетъ, увеличивать твои страданія — этого я не могу и не долженъ выносить. Прощай, прощай сегодня и навсегда!

Еще разъ прижалъ онъ ея руку къ губамъ и всталъ, чтобъ уйти.

— Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула Корнелія, вскочивъ съ дивана и протягивая къ нему руки съ умоляющимъ видомъ: — нѣтъ! не уходи еще, Свенъ. Ты одинъ человѣкъ на землѣ, который любишь меня — что будетъ со мною, если и ты оставишь меня?

— Я не могу приносить тебѣ никакой пользы, не могу ничего, какъ только погибать отъ мученія видѣть тебя несчастною. И это чувство давитъ меня, какъ тяжелый сонъ, когда представляется, что самая любимая особа тонетъ, и хочешь броситься на помощь, но съ мѣста не можешь сдвинуться. О, этотъ мракъ, этотъ мучительный мракъ! На минуту, на одну минуту получить бы всевѣдѣніе!

Въ сильномъ волненіи Свенъ ходилъ по комнатѣ, разговаривая скорѣе самъ съ собою, чѣмъ съ прекрасною хозяйкой.

— Скажите, Свенъ, что вы хотите знать? Я готова разсказать вамъ все, что могу.

Свенъ остановился предъ нею и тихо сказалъ:

— Любила ли ты когда-нибудь своего мужа?

— Да.

— А онъ — любилъ онъ тебя?

— Я думаю, что любилъ.

— А теперь — любишь ли ты его — любишь ли и теперь?

— Я тебя люблю!

Почти неслышно было это: «Я тебя люблю!» но оно поразило Свена какъ громовымъ ударомъ.

Онъ бросился къ ногамъ красавицы и, схвативъ ея руки, покрывалъ ихъ поцѣлуями.

Почти съ ужасомъ она сопротивлялась ему.

— Нѣтъ, нѣтъ! восклицала она: — не тебѣ стоять на колѣняхъ предо мною! Твоею любовью я живу; я существую наконецъ! Можетъ ли творецъ преклоняться предъ своимъ твореніемъ?

Съ этими словами она поцѣловала Свена въ лобъ. Еще минута, и ее уже не было въ комнатѣ.

Глава десятая.

Напрасно Свенъ протягивалъ за нею руки — она исчезла быстро, неуловимо, какъ сновидѣніе. И сномъ казалось ему все пережитое въ послѣднія минуты. Онъ любимъ — любимъ женщиной, которая казалась ему прекраснымъ, возвышеннымъ, недосягаемымъ божествомъ. На его лбу еще горѣлъ поцѣлуй, которымъ она освятила свое признаніе; и чѣмъ онъ заслужилъ это блаженство? Мечталъ ли онъ о томъ, домогался ли такого счастья? Не онъ ли хотѣлъ спасти ее изъ бурнаго моря, по которому носился корабль ея счастья, и пріютить въ тихую пристань? Не была ли она теперь дальше чѣмъ когда-нибудь отъ желанной цѣли найти спокойствіе, безопасность, миръ? Не исполнилось ли уже предсказаніе Бенно? Не похожъ ли онъ на разбойника, который прокрался въ домъ въ отсутствіе хозяина, чтобы ограбить его, укравъ его драгоцѣннѣйшее сокровище?

Съ смятеніемъ озирался онъ вокругъ себя. Тишина, царствовавшая въ комнатѣ, пугала его. Онъ прислушивался къ стуку маятника, къ шуму дождя, стучавшаго въ окно.

Что, еслибъ вернулась мистрисъ Дургамъ? Ему такъ много надо ей сказать! Онъ хотѣлъ ей сказать, что не добивается счастья, за которое ей пришлось бы поплатиться слезами, раскаяніемъ и всевозможными жертвами, что онъ ее любитъ — да, искренно, горячо любитъ, что мысль о ея взаимной любви наполняете его блаженствомъ, но также скорбью, гнетущею сердце тоскою, какъ бываетъ, когда мы обманываемся въ идеалѣ, которому всею душою, довѣрчиво были преданы. Онъ хотѣлъ еще сказать — но чего еще онъ не хотѣлъ бы ей сказать? открыть міръ — новый міръ, который ему самому казался почти хаосомъ.

Онъ упалъ на стулъ и облокотился на руку пылающею головой. Онъ забылъ, гдѣ находится, забылъ, что теперь было бы приличнѣе и благоразумнѣе удалиться; Что его присутствіе должно удивить прислугу.

Такъ просидѣлъ онъ съ четверть часа, какъ вдругъ раздались шаги въ смежной комнатѣ и пробудили его отъ грезъ. Онъ подумалъ-было, что это Корнелія, и кровь прихлынула къ его сердцу; еще одинъ мигъ — и не она, а мужъ ея вошелъ.

— Добрый вечеръ, сэръ; какъ вы поживаете? сказалъ мистеръ Дургамъ по-англійски, проходя мимо Свена и, противъ обыкновенія, не протягивая еще руки, и сталъ спиною къ камину, не смотря на то,что въ немъ не было уже огня.