Зоосити

Оглавление

— Ничего подобного. И тебя не вспомню… С радостью тебя забуду. Не стану по тебе скучать. Я никогда тебя не любила. Ты мне даже не нравился. И пахнет от тебя как-то странно. И ноги у тебя уродливые… ступни все в мозолях. Мерзость! Как я рада, что они больше не будут торчать из моей постели!

— От тебя тоже странно пахнет, — говорит он, целуя меня в щеку рядом с изуродованным ухом. Я кладу голову ему на плечо. Мы долго сидим и молчим.

Я плаваю по дорожке в бассейне спортивного клуба «Старый Эд». Туда-сюда, идеальный переворот — правда, мне ни разу так и не удалось повернуть как надо — туда-сюда…

Кроме меня, в бассейне больше никого нет. Как и во всем клубе… По воде расходятся круги. Я слышу свист; метроном должен помочь мне войти в нужный ритм, но я все время отстаю. Никак не успеваю.

Вдруг снизу, с огромной глубины — мне даже кажется, будто бассейн подвешен над континентальным шельфом, — ко мне что-то поднимается. Всплывает. У него огромные зубы.

Глава 23

Я просыпаюсь, как от толчка; бешено колотится сердце. Бенуа крепко спит. Я повернулась к нему спиной; наверное, мы с ним сейчас похожи на кавычки «елочки». Его возбужденное мужское достоинство с невинным упорством упирается мне в спину, не ведая о том, что мы решили воздержаться от взаимных удовольствий. Меня разбудил не сон. Меня разбудил шум.

Я сажусь и вслушиваюсь. Слышу топот бегущих ног. С улицы доносятся крики. Хлопают двери. Снова крики. Выстрелы. Сама не знаю почему, я вдруг думаю о Сонгвезе. Судя по всему, заварушка происходит чуть в стороне, на Твист-стрит; я выглядываю в окно, чтобы проверить. На нашей улице тихо, и ни одного целлофанового пакета на деревьях.

В ногах кровати появляется мордочка Мангуста; встав на задние лапки, он дергает носом и принюхивается.

— Похоже, сейчас не спим только мы с тобой, — шепчу ему я, вставая и натягивая на себя какую-то одежду и шлепанцы. — Неосвященный союз!

Бенуа не шевелится.

В квартире шестьсот восемь горит свет. Я негромко стучу в дверь; мне почти сразу же открывает коротышка-портной мистер Хан. Его жена мастерски изготавливает антиворовские амулеты. Раньше у мистера Хана был магазинчик на Плейн-стрит, но теперь, очутившись в «Элизиум-Хайтс», он перебивается чем может. Его жена, миссис Хан, кроме изготовления амулетов, подрабатывает посредничеством. Помогает нуждающимся получить государственное пособие. Ее Черный Скорпион очень кстати легко умещается в сумочку, когда она идет заниматься общественными делами, с пачкой анкет и удостоверений личности в руке.

Мистер Хан быстро манит меня, чтобы я входила, и возвращается на свой наблюдательный пункт у окна. Я перешагиваю через свертки материй, обхожу швейную машинку. На ночную драму, кроме мистера Хана, глазеют миссис Хан и их двенадцатилетняя дочь, проститутка, живущая в квартире напротив, и мужчина, скорее всего, ее последний клиент. Все они неотрывно смотрят вниз, на улицу. Несмотря на ранний час — четыре утра, — мы не единственные зеваки. В доме открыты почти все окна, и из них высовываются любопытные лица. Соседи курят, переговариваются.

Миссис Хан цокает языком:

— Бандитские разборки! — Она с трудом удерживает равновесие, потому что держит на бедре спящего младенца. — Хоть бы охранники почесались!

Полиция в Зоосити почти никогда не приезжает. В наших кварталах организованы отряды самообороны. Жильцы домов, как собаки, метят свою территорию. Причем отряд защищает только свой дом. Если преступление совершается через дорогу, для жильцов напротив как будто ничего и не происходит. Выяснив, что преступление совершено не на их участке, жильцы тут же теряют к нему интерес. К сожалению, в «Элизиуме» и «Ауруме» отрядов самообороны нет. Наш домовладелец жадина и не желает тратиться на охрану.

Снова слышится пальба. В выбитых стеклах дома на углу отражаются вспышки. Из-за деревьев, которым обсажен проспект, выползает человек; он отстреливается, обернувшись через плечо. Бежит, поскальзывается на мокром асфальте, с визгом проезжает по нему, как теннисист по корту. За ним неуклюже топает Медведь. Смотрит направо, налево — как будто собирается перейти дорогу.

Мне доводилось видеть на нашей улице и более странные вещи. Как-то удалось пресечь попытку изнасилования — миссис Хан своими криками разбудила соседей, и те избили насильника до полусмерти. Как-то ночью Д’Найса пырнули ножом — к сожалению, не убили. Несколько недель назад кого-то пристрелили на лестничной площадке. Но самой странной была ночь, когда владелец местного борделя провел по улице голых зоодевочек с их зверями. Наверное, в рекламных целях.

— Собачья свара, — авторитетно уверяет какой-то тип, глядя из окна шестьсот десятой квартиры.

— Еще не поздно делать ставки! — замечает его друг с козлиной бородкой. Оба смеются, но как-то безрадостно.

— Нет, — в досаде возражает миссис Хан, — ни черта вы не понимаете! Это бандитские разборки, точно вам говорю! Две недели назад в двести седьмую въехали камерунцы. Вот увидите, они еще отомстят!

Мистер Хан безуспешно пытается уговорить дочь вернуться в постель:

— Ложись, детка, тебе нужно выспаться перед школой. — Девочка не двигается с места. Жизнь интереснее того, что показывают по телевизору… И уж точно интереснее, чем школа — если учесть ее богатый жизненный опыт.

Внизу, на улице, снова слышится стрельба. Медведь дергается, ревет от боли, встает на задние лапы, но потом как будто передумывает. Человек хватает Медведя за переднюю лапу, тянет его за собой. Медведь снова ревет и падает на четвереньки. Человек бежит, жестами маня Медведя за собой. Медведь плетется за ним, но уже поздно.