|
Оценить:
|
Возврат
3
Черные камни высились до неба, чтобы оборваться к морю… Ветер свистал ил на ухо: «В высоту…»
Они взошли. Хребты нависли над морем. Головокружение – коварная обитательница высот – вскружило им головы. Казалось, что они в небе.
Внизу шумело море крохотными волнами, а благословляющий полукруг багряного солнца быстро убегал в невозвратную глубину.
Старик не боялся. Головокружительные слова срывались с огненных уст, волнуя седину.
Бриллиантовое ожерелье блистало цветными мирами, и он отдавал солнцу летучие приказания:
«Созвездие Геркулеса обрекаю на пожар, а Сатурна замораживаю…» Это он вел счет своему хозяйству.
Стоя на высоте, старик мог ежеминутно сорваться, и ребенок дрожал от опасности. Ему хотелось крикнуть: «Спасите старика…»
Багряно-огненный полукруг убежал в глубину. От него осталась сверкающая точка.
Старик всплеснул руками и сорвался с острого хребта скал. Он не упал в водно-зеленую глубину, но исчез в пространстве между вершиной скалы и морем.
Вечерняя прозрачность была напоена грустью… Огромная белая птица тяжелыми взмахами крыл разрезала прозрачность.
Тихо покрикивая, уносилась вдаль.
Поворачивала вправо и влево свою длинную шею. Покрикивала, тихо покрикивала, смеясь над невозможным.
На пернатой шее ее сверкало ожерелье из разноцветных огоньков, а таинственный знак неизменной Вечности раскачивался, привязанный к ожерелью.
Казалось, она летела далеко, далеко, в иные миры, к иным созвездиям.
Ребенок сказал: «Это неспроста… Старик совсем особенный…»
Тут его поцеловало головокружение, и золотые струи волос заплясали вокруг головы, и он, ахнув, ухватился за камни.
Огненные персты – персты восторга – тихо гасли один за другим.
Вдали еще виднелась летящая, белая точка.
Скоро она затерялась вдали, стремясь в иные миры, к иным созвездиям.
Ребенок заглянул вниз, где не было дна, а только успокоенная бесконечность.
Черная скала повисла менаду двумя небесами.
Сверху и снизу свесилось по ребенку. Каждый впивался в своего двойника безмирно-синими очами, то белея, то вспыхивая.
Темнело. Ветер носился вдоль сонных хребтов, путая и вскидывая пушистые кудри ребенка.
Вдруг яркая молния сверкнула с востока из незаметно подкравшейся мглы.
Глухой рокот громов перекатился в туманных провалах. Дрогнули скалы, отрясая камни.
Испуганный ребенок заметил очертание строгого мужа, охранявшего Эдем, окруженного тучами бреда.
Это он возносил от времени до времени свой огненный меч над вечерним миром и с силой ударял его о скалу.
Ночью ребенок спал, беспокоясь, тихо стеная. А внизу из моря выползла страшная гадина и потащилась вдоль берега, шурша и свиваясь в кольца.
Маленькая, телячья головка, увенчанная золотыми рожками, быстро повертывалась по сторонам, высматривая и вынюхивая.
Она проползла мимо нагроможденных каменных обломков, где спал ребенок, и скоро затерялась в ночи.
С тех пор в воздухе показалась как бы дымка, а жгучее беспокойство ребенка усилилось.
В тревоге он ходил за стариком, прячась и подсматривая, как бы чуя близость гадины в этих местах.
V
Была темная ночь. Беспокойный ребенок, мучимый невидимым, тихо крался за мелькавшим в тумане стариком.
Старик шествовал с огненным светочем в руках, высоко вознесенным над головою.
Скоро он потерял старика и ходил в туманах, и жаловался.
Вдруг из тумана полыхнуло кровавое пламя. Ласковый голос нежно рокотал: «А кто это, проказник, все подсматривает за мной?..»
Ребенок заплакал, неизвестно почему. А над ним склонился белоструйный старик, и белые струи кудрей затанцевали на щеках у ребенка, точно среброрунные завитки козьего меха. Принял ребенка в свои мировые объятия, выпустив светоч из рук.
Огненный светоч потух и лежал на земле, опаленный и смрадный.
Старик. Глаза твои в слезах… Ты боишься и плачешь… Что с тобою?..
Ребенок. Я боюсь… На скале уже нельзя безопасно засматриваться в глубину. Там залегает сонный ужас между красными кораллами.
Старик. Это ничего… Это только так кажется.
Ребенок. Ветер шепчет мне, что я гибну, и ты пришел спасать от сонных опасностей… Ветер шепчет мне, – будущее неизменно. Мне страшно, мне страшно, ты опять показался в этих местах… Я боюсь, что это уже не раз бывало когда-то, но кончалось печалью… Я рад, что ты здесь… Я люблю тебя, старик, но мне страшно.
Старик. Успокойся. Засни. Позабудь. Ужас еще до меня приполз подводными путями, и теперь не думаю, чтобы он осмелился подняться из глубин.
Тут повеяло дурным ветерком, и старик ужаснулся. Замолчал.
Сидел, пригорюнившись.
Отдаленное прошлое хлынуло на них от сверкающих в небе созвездий.
А к песчаному мысу плыла водяная змея, оглашая туманную окрестность протяжным ревом.
На ее спине сидел оборванец, почтительно держа гадину за позолоченные рожки, чтобы не свалиться.
Она не могла удушить ребенка и вот перетащила на спине через необъятный океан убийцу, способного на все…
Ребенок. Старик, кто это ревет так протяжно, так грустно в океане?.. Я никогда еще не слышал такого голоса…
Старик. Это морской гражданин вынырнул из глубины… Теперь он отрясает от воды свою зеленую бороду и пробует голос, потому что считает себя певцом…
Ребенок. Я знаю голоса морских граждан, и они не звучат так протяжно, так странно.
Но старик молчал. Дрожал от нехорошего холодка, обвевавшего их. Бормотал про себя: «Нет, его не спасешь… Он должен повториться… Случится одно из ненужных повторений его…»
«Наступает день Великого Заката».
