Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)

Оглавление

Семья Лоранских перебралась в верхний этаж к жильцам, снимавшим у них две маленькие комнатки антресолей. Старичок-капитан в отставке, маленький старосветский человечек в военном сюртуке с поперечными погонами, и его невзрачная толстушка-жена, с утиным носом, не знали, как принять и куда посадить хозяек, к которым они очень благоволили.

Скоро присоединились к ним и Кодынцевы, мать с сыном, не имевшие у себя дома пристанища в виде верхнего этажа. К трем часам раздался второй залп. Вода выступила из берегов и медленно текущей темной лавой поползла по улицам, покрывая своей пеленою все площади, улицы и переулки Гавани. Она прибывала не часами, а минутами, и жутко было смотреть, как эта сверкающая при легком освещении фонарей темная лава бежала все вперед и вперед, словно живая, гонясь и настигая кого-то. Ветер рябил и гнал эту темную непроницаемую массу воды, наводнившую Гавань и казавшуюся целым морем из окон серого домика. Из нижнего этажа поспешно перетаскивали узлы с платьями, белье и более хрупкие вещи, боявшиеся сырости. Марья Дмитриевна сокрушенно вздыхала, мысленно подсчитывая убыток, приносимый каждый раз таким наводнением.

Валентина, Лелечка с братьями и Кодынцевым помогали Фекле таскать вещи снизу. Потом, когда уже переносить было нечего и внизу, кроме громоздких вещей, ничего не оставалось, Павел Лоранский велел сторожу Тарасу, служившему сразу при четырех домах в качестве дворника, готовить лодку.

Марья Дмитриевна вздрогнула и перекрестилась: она знала, что означало это приказание; она знала, что ее отважные сыновья с прочей молодежью, когда вода поднимается до уровня первых этажей, поедут помогать спасаться тем, кто не успел спасти себя и имущество. И каждый раз, когда Павлук отдавал это приказание Тарасу, сердце бедной женщины сжималось от боли. И все же у нее не хватало духа остановить их, умолять не подвергаться опасности.

Павлук, Граня и Кодынцев уехали. Старый капитан присоединился к ним. В сером домике остались одни женщины. Они сошлись в тесный кружок и говорили шепотом. Изредка с моря долетали до них протяжный и жуткий звук ревущей сирены да плеск воды, поднимавшейся все выше и выше с каждой минутой.

Валентина зябко куталась в платок и, приткнувшись у окна, смотрела в бушующую стихию, прямо в море, зловеще вздымающее свои тяжелые волны. Слабые отблески набережных фонарей позволяли ей видеть бушующую стихию. И Валентина без всякого волнения и страха смотрела на нее. Ей за ее еще коротенькую молодую жизнь пришлось видеть не раз подобные передряги. Ей было только страшно за других, близких и чужих, находящихся сейчас за стеной дома.

А три старушки оживленно шептались на животрепещущую тему о наводнении. Они все были там, на затопленных гаванских улицах в небольшом ящике с четырьмя отважными пловцами. ИИ Лелечка, присоединившаяся к их кружку, поминутно вздрагивала при каждом новом порыве ветра, набожно крестилась и шептала:

— Господи, сохрани! Господи, не попусти!

Уже при первом брезженье рассвета, когда прояснилась черная полоса неба и воды и под влиянием осеннего утра приняла мутный, серый оттенок, домик Лоранских весь содрогнулся от неожиданного толчка.

Женщины разом вскочили с мест и устремились к двери, за которой слышались громкие голоса и тяжелое хлюпанье ног по воде.

— Г-жа Лоранская здесь? — послышался чей-то запыхавшийся голос. — Валентина Денисовна Лоранская?

— Я! — откликнулась Валентина и открыла дверь.

На лестнице стояла высокая фигура в непромокаемом плаще, с наброшенным поверх шляпы таким же капюшоном. Вода текла по клеенке и медленными тяжелыми каплями скатывалась вниз.

— Валентина Денисовна! — произнес дрожащим голосом пришедший, — простите, что вторично непрошено являюсь к вам. С моим отцом случилось несчастье. Он спасал от наводнения соседей и получил смертельный ушиб головы. Старик при смерти и очень просит вас к себе. Надеюсь, вы не откажете умирающему, как некогда отказали здоровому.

Вакулин сбросил с головы капюшон и стоял теперь перед Валентиной, бледной от пережитого волнения, с дрожащими губами на так недавно еще гордом, самодовольном лице.

Валентина смотрела теперь в это взволнованное лицо и не ощущала уже больше недавней неприязни к молодому человеку.

Оно совершенно исчезло из сердца девушки, доброго и отзывчивого по натуре, при виде чужого горя.

Она задумалась на минуту. Пред ее мысленным взором промелькнуло недовольное, брезгливое лицо, непроницаемые глаза под дымчатыми стеклами, вся фигура Вакулина-отца, никогда, однако, не возбуждавшего в ней ни гнева, ни отвращения, а тешившего ее скорее своими чудачествами, — и она ответила ожидавшему ее ответа молодому человеку:

— Я согласна. Едем.

— Я на лодке с двумя гребцами, — проговорил он отрывисто. — Иначе не проберемся. Таким же способом пришлось доставить и доктора к отцу. Но не бойтесь, безопасно вполне. Уже светает.

И, прежде чем Валентина могла опомниться, он схватил ее руку и поднес ее к губам.

— Валечка! побереги себя, родная! — напутствовала дочь Марья Дмитриевна, суетливо застегивая на ней драповую кофточку и обвязывая голову и грудь молодой девушки большим черным платком. — Уж вы, батюшка, мне ее обратно предоставьте! — чуть ли не со слезами просила она Вакулина.

— Будьте покойны. Что бы ни было, Валентина Денисовна сегодня будет здесь… что бы ни было! — умышленно подчеркнул он и скрылся за дверью следом за молодой девушкой.

А буря бушевала и злобствовала по-прежнему. Весь дворик и сад серого домика и окружающие улицы представляли из себя одно сплошное водное пространство. Торчащие из него дома и деревья казались частыми островками самых разнообразных и прихотливых форм. Что-то таинственно-жуткое было в этой беспредельности водной стихии, сливавшейся воедино с другой стихией, еще более страшной в своей рокочущей бурливости.