Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)

Оглавление

Остановившись на этой мысли, Лоранская отозвала после обеда Павлука в кухню, где у них обыкновенно происходили все важные семейные совещания, и шепотом попросила его отысповедовать Граню.

Павлук охотно согласился и тут же отправился к младшему брату, который, дав Лелечке ряд всевозможных инструкций для покупок, отдыхал теперь на широкой постели в спальне матери с учебником кверх ногами в руках.

Учебник ни мало не занимал Грани, и Павлук бесцеремонно вытащил его из рук брата, а сам примостился на краю кровати у него в ногах.

— Слушай, Граня, — сказал он, — мать беспокоится, что ты слишком много развлекаешься удовольствиями и забросил ученье, и просила меня переговорить с тобою по этому поводу.

— Гм? — неопределенно-вопросительно проронил Граня и живописным жестом отбросил кудри со лба.

И это "гм", и этот жест были не Гранины. Он заимствовал и то, и другое от Жоржа Берлинга, которому рабски подражал и манеры которого превозносил до небес, считая их последним словом шика.

— Не ломайся! — резко остановил его Павел, — а то говорить противно.

— Так и не говори, тем лучше: я спать хочу.

— Но пойми, мать же беспокоится, тебе говорят…

— Да что ей беспокоиться? Скажи ей, что если я побываю раз-другой в гостях у наших богачей или у них в ложе в театре, от этого я не стану глупее и хуже. — И новый жест пальцами в воздухе, тоже не Гранин, а благоприобретенный им у кого-то, закончил его коротенькую тираду.

— Мать беспокоится за твое ученье, — не унимался старший Лоранский. — Это времяпрепровождение совсем выбивает тебя из колеи. Уж не говоря о том, что это расшатывает здоровье, силы, энергию, тебя, наконец, могут выключить из гимназии, потому, что учиться ты стал премерзко!

— Мой милый, об этом не беспокойся, — произнес Граня, разом меняя тон и усаживаясь на постели. — Что касается развлечений, то ты можешь меня не предостерегать, я не маленький и отлично понимаю, что если меня и выгонят за нерадение — с деньгами я не пропаду, на место поступлю.

— Что такое? что такое? — даже испугался Павел. — Что ты говоришь? Подумай только! Ведь ты юнец! Кому ты нужен, на какое место в шестнадцать лет! И при чем тут деньги?

— Как причем? Богатому скорее, чем бедному поверят! — безапелляционно решил Граня.

— Но где же богатство, Граня, где? Ведь не настолько уж ты ребенок, чтобы не сообразить, что тысяча рублей — грош.

— Из тысячи — можно десятки тысяч сделать, — снова прозвучал уверенно голос юноши.

— Это еще как?

— А в кредит? Мне стоит только графу или Мише…

— Граня! Граня! Но ты же несовершеннолетний! Кто же даст ребенку! — ужаснулся Павлук.

— Граф и Миша тоже!

— Но ведь отдавать надо? Из каких сумм ты будешь отдавать?

— Ах, стоит ли думать об этом! Вон Миша Завьялов в один вечер четыреста рублей выиграл в карты. А он годом только старше меня.

— Граня! опомнись, что ты говоришь? — произнес Павлук с ужасом.

— Что ж тут такого! Самое обыкновенное дело. Здесь нет ничего предосудительного, все играют: и граф Стоютин, и Миша, и Берлинг.

— Твои графы, Берлинги и Миши — отъявленные бездельники! — вдруг неожиданно на весь дом заорал Павел Лоранский, — они портят тебя, сбивают с прямого пути, и если ты не одумаешься и не прекратишь дружбу с ними, я завтра же иду к директору гимназии и заявлю ему о том, что вы, мальчишки, вместо того, чтобы учить уроки, играете в карты и каждый день ездите по театрам, так ты и знай!

— Удивительно честный поступок! — процедил сквозь зубы Граня. — Выпытал, а потом доносить! Подло это!

— Что? — не своим голосом заревел Павлук. — И ты смеешь это говорить старшему брату. Ах ты молокосос!

Павлук был бледен, как мертвец. Глаза его сверкали бешенством, и, схватив за плечи брата, он легко поднял его с кровати и поставил перед собой.

— Если ты не изменишь твоего поведения, мальчишка, я сумею исправить его сам! Понял меня? — произнес он с угрозой, — и слегка оттолкнув опешившего Граню, тяжело дыша, поднялся со своего места и поспешил навстречу матери, прибежавшей на шум.

— Вы, мамочка, не беспокойтесь за Граню. Я с ним поговорил и ему не грозит никакая опасность, — произнес он уже спокойно и, обняв встревоженную старушку, прошел с нею в столовую.

XIII

Валентина после обеденного инцидента долго просидела одна, в сумерках в своей крошечной комнате.

Не Граня был причиной ее гнева. Граня подвернулся только, и гнев, накипевший заранее, обрушился.

Она сердилась на Вакулина, за то, что он пожелал к ним приехать "взглянуть, как они устроились". Это укололо ее гордость.

— Приедет взглянуть! Как устроились облагодетельствованные его отцом бедняки! "Богач, миллионер", как говорит Граня… а такта ни на волос. Сказать такую фразу! Как "устроились" — благодаря деньгам его отца! Хорош гусь! Нечего сказать!

— А вот посмотрим! вот посмотрим! Как-то ты будешь снисходить к нам, бедненьким, ничтожным людишкам, ты — богатый, независимый, гордый человек?

И самое получение пяти тысяч от старика Вакулина теперь потеряло свою прежнюю приятную окраску в глазах Валентины. Все-таки они были получены при посредстве Юрия Юрьевича и он видел ее, гордую, самолюбивую девушку, обязанной его отцу, и всю ее семью, устроившейся благодаря этому.

И, глядя на свой новый костюм и изящные золотые безделушки, Валентина с досадой думала о том, что Юрий Вакулин сразу поймет, из каких сумм приобретены все эти вещи.

Но отказаться от них она не хотела, так как они эффектно подчеркивали ее красоту, как дорогая оправа подчеркивает камень-самородок.