Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)

Оглавление

Вакулин приехал ровно в 10 часов, когда вся семья Лоранских, не исключая и Кодынцева и Сонечки Гриневич, ежедневно бывавших у них, уже перестав надеяться на его приезд, сидела за столом, ломившимся под тяжестью всевозможной снеди и яств, привезенных Лелечкой из "города".

Звонок Вакулина раздался так неожиданно, что Валентина, неприятно волновавшаяся все время, вздрогнула невольно.

— Так звонить могут только миллионеры! — произнесла она с изменившимся лицом.

Но Вакулин не хотел, очевидно, казаться таким, каким его представляла себе девушка: он вошел в скромную маленькую столовую с такой неподражаемой простотою, так весело и непринужденно перездоровался со всеми и, сев около самовара, шутливо попросил разрешения у Лелечки помогать ей хозяйничать. Потом, заметив среди прочей закуски омары, он страшно обрадовался им, говоря, что обожает омары и голоден, как собака, потому что рыскал целый день по делам и не успел пообедать. Услышав это, Марья Дмитриевна ужасно взволновалась.

— Как? Не обедать до сих пор? Да ведь это непростительно. И ничего не сказать! А мы его омарами угощаем! Супа надо, супа и бифштекс!

И, несмотря на то, что Вакулин протестовал всеми силами и отказывался от обеда, Лелечка стрелой помчалась в кухню и через десять минут явилась обратно, вся красная от удовольствия, с тарелкой борща в руках, случайно оставшегося от обеда и разогретого на бензинке. Мяса дома не оказалось, и Фекла предложила сделать яичницу-глазунью на черном хлебе, что встретило настоящий восторг со стороны гостя. Минут через пять поспешила и глазунья; Юрий Юрьевич с преувеличенной жадностью накинулся на нее, шутливо болтая то с Лелечкой и Сонечкой Гриневич, потерявшими всю свою робость при этой простоте и любезности молодого миллионера.

Покончив с яичницей и выпив чай, Вакулин прошел в гостиную и, присев к пианино, заиграл хорошенькую бравурную итальянскую песенку, чуть-чуть подпевая себе приятным, красивым тенором.

— Вы поете? — спросил Павлук.

— Немножко! — улыбнулся Вакулин, как бы прося себе снисхождения этой улыбкой и запел известную арию, аккомпанируя себе на пианино, просто, свободно и легко.

— Чудесно! Чудесно! — подхватили присутствующие.

Вакулин засмеялся.

— Ну, не очень-то! Я плохой певец!

— Ну, нет! Вы артист! Какой голос! — кричал восторженно Граня, совершенно позабывший свое недавнее объяснение с братом и сиявший, как именинник.

Вакулин, польщенный, пел еще и еще…

И слушая его пение, видя его простое, ласковое обхождение, все Лоранские сразу решили, что Юрий Юрьевич Вакулин простой и не гордый человек.

Но больше всех восторгался Граня. Куда девался его несколько пренебрежительный тон, каким он обыкновенно говорил со всеми, тон избалованного красавца-мальчика, маменькина сынка и общего баловня! Он буквально не сводил с Вакулина влюбленного взгляда и следовал за ним, как паж за своим королем.

Одна Валентина осталась в столовой в обществе Владимира, когда все перешли в гостиную с гостем, но до нее ясно доносились и красивый голос Вакулина и отдельные восклицания, прерываемые звучным веселым смехом. И почему-то этот голос и смех были неприятны ей.

Вдруг она ясно услышала фразу, донесшуюся до нее из гостиной:

— А разве Валентина Денисовна вовсе не будет участвовать?

— Валя! — крикнула из гостиной Лелечка, — Юрий Юрьевич хочет знать…

Девушка нехотя вышла из столовой.

— В чем дело? — стараясь быть по возможности любезной, спросила она.

— Да вот про наш вечер Юрий Юрьевич спрашивает! — оживленно пояснил Граня. — Юрий Юрьевич живое участие принимает в нем, массу цветов жертвует для продажи в пользу гимназии.

— Надо будет киоск у входа сделать! — произнес Вакулин. — Валентина Денисовна, вы не откажетесь взять на себя продажу цветов? Было бы очень любезно с вашей стороны.

Лоранская задумалась на минуту. Идея продавать цветы на благотворительном вечере в пользу гимназии, к которой она привыкла, как к своей, так как в ней воспитывались оба ее брата, сразу улыбнулась ей. Довольное выражение скользнуло по ее лицу, когда она подумала о предлагаемой ей приятной миссии.

Ей было приятно показаться в хорошеньком киоске, в освещенной бальной зале, нарядной и красивой, возбуждающей общий восторг.

Ее тщеславие заговорило снова.

— Мерси! — поблагодарила она с любезной улыбкой Вакулина, — но только меня ведь не приглашали сами инициаторы вечера.

— Об этом не беспокойся! — перебил ее Граня. — Завтра же к тебе командируют наших лучших учеников, "гордость класса", с приглашением осчастливить…

— И потом, — вмешался Павлук, — раз киоск с цветами жертвуется Юрием Юрьевичем, за ним остается право выбрать по желанию продавщицу.

— И не одну, — засмеялся тот, — Валентине Денисовне едва ли справиться одной, я попрошу помочь и Елену Денисовну, и Софью Николаевну.

На лице Лелечки выразился неподдельный ужас.

Она? Продавать цветы? Да она сгорит от стыда от одного присутствия в нарядном бальном зале. И потом платье надо, платье новое, и чулки, и туфли, и перчатки, а она так хотела не трогать своего капитала и оставить деньги про черный день!

Однако отказываться было нельзя, и Лелечка, заметно смущенная, поспешила поблагодарить Вакулина.

Вакулин долго еще оставался у Лоранских, с каждой минутой все более и более очаровывая хозяев. Он уехал поздно ночью, спев еще на прощанье из "Евгения Онегина" арию Ленского пред дуэлью.

— Как хорошо! — искренне восхищалась Лелечка. — Если бы вы не были так богаты, вы пошли бы, конечно, на сцену? — добавила она внезапно.