Том 7. Эстетика, литературная критика

Оглавление

211

Кто станет спорить с тов. Смирновым, что можно восхищаться трансатлантическим пароходом или дирижаблем Амундсена. Детский восторг перед наукой и достижениями техники — вещь благородная, прогрессивная, толкающая вперед. Но если вы тому же Амундсену, о вкусах которого я случайно знаю, скажете, что вследствие эффектности его дирижабля он должен отказаться от коллекционирования гравюр и от посещения симфонических концертов, которые он обожает, то он послал бы вас со своей грубоватой манерой прямо к черту. Современный человек, настоящий современный человек прекрасно знает, что такое грандиозное машинное строительство и как великолепно можно отдохнуть от него (чтобы вернуться к нему с новыми силами), слушая глубокую музыку, читая философскую книгу или любуясь античной статуей. Кто этого не понимает, тот вовсе не современный человек. Кто не понимает, что наша современность и в этой области должна создавать свое, кто думает, что эта область попросту не должна существовать, тот является варваром, ушибленным машиной до потери сознания человечности.

А вот последняя формула тов. Смирнова: «надо помнить, что наша ставка, ставка всей революции сделана именно на машину. Мы должны стать новой Америкой минус капитализм, иначе нечего было городить огород». Итак, Америка минус капитализм. Но я надеюсь, что это не значит, будто при отсутствии капиталистов в действительной Америке или в нашей «Новой Америке» останется такой же убийственно длинный труд, такие же формы разврата и соответствующие этому пошлые и пряные литература, театр, мюзик-холл, фокстротная музыка. Разве Америка живет без искусства? Да что вы, дорогой товарищ Смирнов, там есть целые города, отданные искусству, и в каждом городе имеются целые грохочущие базары чисто американского искусства, которые посещаются миллионами людей и в которые включены громадные капиталы. Кинопроизводство в Америке занимает после металла чуть ли не первое место во всей промышленности. Но только искусство это пошло, оно существует для того, чтобы развлечь человека и отвлечь его от всего существенного в жизни. Оно разлагает, принижает человека — это потому, что там есть капитализм. Ну, а в вашей советской «Новой Америке», тов. Смирнов, будет ли там это американское искусство, удовлетворяющее американскому машинному рабству? Нет, конечно. А если этого не будет, то, значит, вся потребность в зрелище будет удовлетворяться трансатлантическими пароходами и тому подобными полезными вещами? Вся гигантская слуховая потребность удовлетворится свистками паровозов и стуком машин? Газеты, излагающие жизненные факты, вытеснят совершенно всякую надобность в концентрирующем и вскрывающем глубины жизни романе?

Не поздравляю вас с такой «Новой Америкой»! Это значит, что мы еще дальше настоящей капиталистической Америки пошли бы в деле обесчеловечения человека. Нет, наша «Новая Америка» устремится к тому, чтобы сделать на основании машинного труда жизнь человеческую изящной и радостной. И только когда перед такой изящной и радостной жизнью, служа ей и отражая ее, возвышается великое зеркало искусства, человек действительно познает самого себя. Только тогда можно говорить о полной культуре.

Лишь робкими шагами можем мы идти сейчас к этому будущему, но все то, что может позволить нам как можно скорее и полнее построить его, мы будем свято и усиленно охранять, будь то благородные традиции старого или свежие, многообещающие ростки нового. Нам трудно это делать, нам чрезвычайно тяжело доказывать в наше суровое время необходимость известного внимания к этой громадной культурной задаче — сохранению и взращиванию художественной продукции. И когда люди, подобно тов. Смирнову, размахивая парадоксами, начинают утверждать, что все это буржуазная блажь, они оказывают медвежью услугу той революции, которой они, быть может, и хотят служить. Их представления — это не представления пролетариата, это представления американизированного, омашиненного, обездушенного мещанина, ученика и апостола Тэйлора и Форда, а не Маркса и Ленина.

Художественное творчество национальностей СССР

С тех пор как фаза ярко выраженного фабрично-заводского капитализма установилась в Европе, начали раздаваться учащающиеся жалобы на нивелировку культурной жизни на земном шаре. Конечно, пока еще то, что можно назвать евро-американской буржуазной цивилизацией, не составляет такой стихии, которая обняла бы весь земной шар, и в странах неевропейских, в глубинах Азии и Африки, можно еще встретить области, в которых дыхание этой европейской культуры весьма мало заметно. Но это не мешает тому, что путешественники-этнографы и поэты отмечают беспрерывное вторжение всюду духа стандартизованного единообразия и вытеснение этим оригинальных, особенно ярких, из разных краев идущих форм искусства и быта.

Для тех людей, которые склонны эстетически смотреть на мир и поэтому ищут именно яркости, разнообразия и оригинальности, это, конечно, беда. С точки же зрения общей культуры в этом, может быть, не было бы особенной беды, если бы эта новая культура, эти новые формы быта и искусства у так называемых цивилизованных народов сами по себе представляли определенные культурные принципы, устойчивые и обнадеживающие относительно будущего.

Но этого на самом деле нет. В морально-общественном смысле капиталистические представления ведут к величайшим потрясениям человечества, к величайшему обезличению масс, росту хищничества отдельных групп, стремящихся эксплуатировать широкие массы. С точки зрения художественных форм быта, то есть форм радостного существования, эта цивилизация нам представляется довольно дикой и притом как будто даже устремляющейся, особенно после встряски войны, все более к обнажению и вырождению.