История одной жизни

Оглавление

Наступило молчание.

– Я не имею повода сомневаться в правдивости показаний мальчика, – заговорила княгиня, – но во всяком случае прежде всего надо навести справки… Если комитету будет угодно, я возьму это на себя… Разрешает комитет?

Все изъявили согласие.

Кто ж это лучше сделает, как не княгиня?

– Если сведения, сообщенные мальчиком, подтвердятся, я сама поеду просить кого следует о том, чтобы обратили внимание на эту безжалостную эксплуатацию детей… и затем доложу комитету… Занесите это в протокол, Евгений Аркадьевич!

– Я записал, княгиня…

– А я тогда скажу Петру Петровичу… Хотите, княгиня? – спросила молодая элегантная барыня.

– Отлично… Он, конечно, распорядится, чтобы этого не было.

– Конечно, он ничего и не знает о бедных детях! – промолвила пожилая супруга важного чиновника.

– Что же касается мальчика, то я предложила бы комитету поместить его в наш приют… У нас ведь есть, кажется, одна вакансия в приюте, Евгений Аркадьевич?

– Есть, княгиня…

– Угодно комитету разрешить поместить мальчика в приют?..

Никто не имел ничего против.

– Оставлять его на попечении того лица, у которого он находится, было бы гибельно для мальчика и для всей его будущности… А мальчик очень способный… Быть может, комитету угодно видеть будущего питомца и от него самого услышать его печальную эпопею?..

Это предложение было принято с большим удовольствием. Всем любопытно было первый раз в жизни взглянуть на маленького несчастного дикаря, не знающего своей фамилии и не знающего «Отче наш»!

XVII

Благодаря сердобольной молодой судомойке, догадавшейся предложить голодному Антошке стакан кофе с большим куском ситника, мальчик заморил червяка и, снявши полушубок, уже с меньшею подавленностью духа сидел в сторонке на кухне и снова любопытно наблюдал и за поваром и за другой прислугой, прислушиваясь к их разговорам. Довольно едкие замечания насчет княгини только подтвердили предположение Антошки, что она «занозистая» и что ее все слуги в доме боятся.

Прошел долгий час, и Антошка решился обратиться к лакею, водившему его в кабинет княгини, с вопросом:

– Позвольте узнать: долго мне еще дожидаться?

Слова эти были сказаны таким почтительным тоном, что Антошка сразу расположил к себе великолепного лакея с роскошными бакенбардами.

– Теперь, должно быть, недолго… Комитет скоро кончится! – снисходительно проговорил он.

Антошка, видимо, не имел ни малейшего понятия о комитете, и лакей ему пояснил:

– Господа, значит, собрались к княгине, ну и рассуждают о таких же бедных субъектах, как ты… И твое дело обсудят как следует. Не бойся, и тебе выйдет какая-нибудь резолюция… Сиди, пока не потребуют!

Антошка, решительно не подозревавший о существовании благотворительных обществ и в течение своей воистину каторжной жизни у «дяденьки» ни разу не испытавший их благодеяний, был порядочно таки удивлен, что господа собираются для разговоров о бедных субъектах (слово это он почему-то счел ругательным и вообще презрительным по отношению к бедным), и в особенности тем, что господа обсуждают – если только лакей не врет – и его какое-то дело.

По его мнению, это уж совершенно лишнее. Что тут обсуждать? Гораздо проще, казалось бы, богачке княгине, не спрашивая ничьих советов, дать ему рубль и послать в конверте графу красненькую: «купите, мол, себе теплый воротник», и дело с концом! А то из-за таких пустяков собираться и рассуждать, заставляя человека зря дожидаться, – это Антошка находил невероятным и «довольно даже глупым».

И он подумал, что, верно, княгиня забыла про него, а лакей врет и смеется над ним, расчесанная шельма!

«Знаю я их, подлецов. Они любят издевку!» – решил про себя Антошка, испытавший не раз во время летних экскурсий по дачам с ларьком лакейские каверзы.

Однако он не выразил на своем лице подозрения и сделал вид, что вполне поверил словам лакея.

«Пусть себе думает, что надул!»

Но когда, наконец, этот же самый лакей торопливо вошел на кухню с приказанием Антошке идти за ним и, разрешив Антошке остаться в блузе, ввел его в большую залу, Антошка, увидав сидевших за столом лиц, убедился, что лакей был прав.

«Верно, все княгини и князья!» – подумал он и, оставленный лакеем у двери, поглядывал на «княгинь» без особенного смущения и страха, имея уже случай из продолжительного свидания с самой настоящей княгиней убедиться, что страшного в них решительно ничего нет. Это не то что «дяденька», «рыжая ведьма» или озверевший «фараон»!

Он заметил, что княгиня что-то сказала щуплому барину, сидевшему около нее, и тот направился к нему.

«Видно, объявка будет!»

Но вместо того «щуплый», как обозначил Антошка молодого секретаря, довольно осторожно взял своими двумя белыми и длинными пальцами за рукав Антошкиной блузы и, проговорив: «Идем, мальчик», не без некоторой торжественности провел Антошку через залу и поставил его у кресла председательницы, лицом к столу – так, что все господа члены комитета общества «Помогай ближнему!» могли отлично рассмотреть такую диковину, как мальчик, прокусивший ногу своего мучителя и – что еще необыкновеннее! – не знающий ни своей фамилии, ни «Отче наш».

Зрители, устремившие любопытные взоры на Антошку, были, по-видимому, несколько разочарованы в своих ожиданиях увидеть перед собою маленького дикаря, грязного, с всклокоченными волосами, или что-нибудь в подобном роде.

Вместо того перед ними мальчик как мальчик, даже довольно приличный и чистый и совсем не имеющий того забитого вида, который, казалось бы, должен иметь после всех своих злоключений. Напротив! В этой маленькой, тщедушной фигурке и особенно в выражении его глаз было что-то слишком смелое и вызывающее для мальчика в его положении и совсем непривычное в клиентах, с которыми благотворительные дамы имели дело.