|
Оценить:
|
Том 2. Новая анатомия
- Предыдущая
- 30/76
- Следующая
30
Ночь прошла. Настало утро. Проснулись гуси и пришли в сад пощипать свежую травку. Потом проснулись коровы, потом собаки и, наконец, встала скотница Пелагея.
(сер. 1930-х)
«Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Вот вам…»
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Вот вам и зима настала. Пора печи топить. Как по-вашему?
Семёнов: По-моему, если отнестись серьезно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно, пора затопить печку.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): А как по-вашему, зима в этом году будет холодная или тёплая?
Семёнов: Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, то зима всегда холодная.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): А вот мне никогда не бывает холодно.
Семёнов: Это совершенно правильно, что вы говорите, что вам не бывает холодно. У вас такая натура.
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Я не зябну.
Семёнов: Ох!
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Что ох?
Семёнов (держась за щеку): Ох! Лицо болит!
Григорьев: Почему болит? (И с этими словами хвать Семёнова по морде).
Семёнов (падая со стула): Ох! Сам не знаю!
Григорьев (ударяя Семёнова ногой по морде): У меня ничего не болит.
Семёнов: Я тебя, сукин сын, отучу драться (пробует встать).
Григорьев (ударяя Семёнова по морде): Тоже, учитель нашелся!
Семёнов (валится на спину): Сволочь паршивая!
Григорьев: Ну ты, выбирай выражения полегче!
Семёнов (силясь подняться): Я, брат, долго терпел. Но хватит.
Григорьев (ударяя Семёнова каблуком по морде): Говори, говори! Послушаем.
Семёнов (валится на спину): Ох!
(входит Льянев)
Льянев: Что это тут такое происходит?
«Но художник усадил натурщицу на стол…»
Но художник усадил натурщицу на стол и раздвинул её ноги. девица почти не сопротивлялась и только закрыла лицо руками. Амонова и Страхова сказали, что прежде следовало-бы девицу отвести в ванну и вымыть ей между ног, а то нюхать подобные ароматы просто противно. Девица хотела вскочить, но художник удержал её и просил, не обращая внимания, сидеть так, как он её посадил. Девица, не зная, что ей делать, села обратно. Художник и художницы расселись по своим местам и начали срисовывать натурщицу. Петрова сказала, что натурщица очень соблазнительная женщина, но Страхова и Амонова заявили, что она очень полна и неприлична. Золотогромов сказал, что это и делает её соблазнительной, но Страхова сказала, что это просто противно, а вовсе не соблазнительно. «Посмотрите, — сказала Страхова, — Фи! Из неё так и льётся на скатерть. Чего уж тут соблазнительного, когда я от сюда слышу, как от неё пахнет». Петрова сказала, что это показывает только её женскую силу. Абельфар покраснела и согласилась. Амонова сказала, что она ничего подобного не видела, что надо дойти до высшей точки возбуждения и то так не польётся, как у этой девицы. Петрова сказала, что глядя на это, можно и самой возбудиться и что Золотогромов, должно быть, уже возбуждён. Золотогромов сознался, что девица сильно на него действует. Абельфар сидела красная и тяжело дышала. «Однако, воздух в комнате делается невыносимым!» — сказала Страхова. Абельфар ёрзала на стуле, потом вскочила и вышла из комнаты. «Вот, — сказала Петрова, — вы видите результат женской соблазнительности. Это действует даже на дам. Абельфар пошла поправиться. Чувствую, что и мне скоро придётся сделать то же самое». «Вот, сказала Амонова, — наше преимущество худеньких женщин. У нас всегда всё в порядке. А вы и Абельфар пышные дамочки и вам приходится много следить за собой». «Однако, — сказал Золотогромов, — пышность и некоторая нечистоплотность именно и ценится в женщине!»
1936
Судьба жены профессора
Однажды один профессор съел чего-то, да не то, и его начало рвать.
Пришла его жена и говорит:
— Ты чего?
А профессор говорит:
— Ничего.
Жена обратно ушла.
Профессор лег на оттоманку, полежал, отдохнул и на службу пошел.
А на службе ему сюрприз, жалованье скостили: вместо 650 руб. всего только 500 оставили.
Профессор туда-сюда — ничего не помогает. Профессор и к директору, а директор его в шею. Профессор к бухгалтеру, а бухгалтер говорит:
— Обратитесь к директору.
Профессор сел на поезд и поехал в Москву.
По дороге профессор схватил грипп. Приехал в Москву, а на платформу вылезти не может.
Положили профессора на носилки и отнесли в больницу.
Пролежал профессор в больнице не больше четырех дней и умер.
Тело профессора сожгли в крематории, пепел положили в баночку и послали его жене.
Вот жена профессора сидит и кофе пьет. Вдруг звонок. Что такое?
— Вам посылка.
Жена обрадовалась, улыбается во весь рот, почтальону полтинник в руку сует и скорее посылку распечатывает.
Смотрит, а в посылке баночка с пеплом и записка: «Вот все, что осталось от Вашего супруга».
Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и пошла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени 1-ой пятилетки, б. Таврический.
Выбрала жена профессора аллейку поглуше и только хотела баночку в землю зарыть, вдруг идет сторож.
— Эй, — кричит сторож, — ты чего тут делаешь?
Жена профессора испугалась и говорит:
— Да вот хотела лягушек в баночку изловить.
— Ну, — говорит сторож, — это ничего, только смотри: по траве ходить воспрещается.
- Предыдущая
- 30/76
- Следующая
