Любит? не любит? Я руки ломаю

Оглавление

заставили идти
                          искать грибы.
Хожу в лесу-с,
на каждой колючке
                               распинаюсь, как Иисус.
Устав до того,
                       что не ступишь на ноги,
принес сыроежку
                            и две поганки.
Принесши трофей,
еле отделываюсь
                           от упомянутых фей.
С бумажкой
                    лежу на траве я,
и строфы
                спускаются,
                                    рифмами вея.
Только
           над рифмами стал сопеть,
                                                     и —
меня переезжает
                           кто-то
                                      на велосипеде.
С балкона,
                 куда уселся, мыча,
сбежал
            во внутрь
                             от футбольного мяча.
Полторы строки намарал —
и пошел
              ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
                                        задув свечу,
подымаюсь,
                    прыгаю,
                                  чуть не лечу.
Поймал,
             и при свете
                                мерцающих планет
рассматриваю —
                            хвост малярийный
                                                           или нет?
Уселся,
            но слово
                          замерло в горле.
На кухне крик:
                         — Самовар сперли! —
Адамом,
              во всей первородной красе,
бегу
        за жуликами
                             по василькам и росе,
Отступаю
                 от пары
                               бродячих дворняжек,
заинтересованных
                              видом
                                         юных ляжек.
Сел
       в меланхолии.
В голову
              ни строчки
                                 не лезет более.
Два.
        Ложусь в идиллии.
К трем часам —
                           уснул едва,
а четверть четвертого
                                    уже разбудили.
На луже,
              зажатой
                            берегам в бока,
орет
        целуемая
                        лодочникова дочка…
«Славное море —
                            священный Байкал,
Славный корабль —
                                омулевая бочка».

1927

Даешь тухлые яйца!

Рецензия № 1

Проходная комната. Театр б. Корш

Комната
              проходная
во театре Корша
                           (бе).
Ух ты мать…
                      моя родная!
Пьеска —
                 ничего себе…
Сюжетец —
                    нету крепче:
в роли отца —
мышиный жеребчик
с видом спеца.
У папы
            много тягот:
его жена
собой мордяга
и плохо сложена.
(Очевидно,
                 автор влип
в положительный тип.)
Целый день семенит
на доклад с доклада.
Как
       змее
               не изменить?!
Так ей и надо.
На таких
               в особенности
скушно жениться.
И папа,
             в меру
                        средств и способностей,
в служебное время
                              лезет на жилицу.
Тут где ж
                невинность вынести?
И сын,
           в семейке оной,
страдая от невинности,
ходит возбужденный.
Ему
       от страсти жарко,
он скоро
              в сажень вытянется…
А тут уже —
                    кухарка,
народа представительница.
Но жить
              долго
нельзя без идеолога.
Комсомолец
                    в этой роли
агитнуть ужасно рад:
что любой из граждан
                                    волен
жить с гражданками подряд.
Сердце не камень:
кухарка
              в ту же ночку
обеими ногами
лезет
         на сыночка.
Но только лишь
                          мальчишеских уст
коснулись
                 кухаркины уста —
в комнату
                 входит
                             один хлюст
в сопровождении
                            другого хлюста.
Такому
            надо много ли:
монокль в морщине,
и дылда
              в монокле
лезет к мужчине.
Целует
           у мальчика
десять пальчиков.
Пока
         и днем и ночью
вот это длится,
не отстают
                  и прочие
действующие лица.
Я сбежал
               от сих насилий,
но
     вполне уверен в этом,

что в дальнейшем
                             кот Василий
будет жить
                  с велосипедом.
Под потолком
                       притаилась галерка,
места у нее
                   высоки…
                                Я обернулся,
                                            впиваясь зорко:
— Товарищи,