Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

• Предыдущая
• 30/65
• Следующая

30

     и губа его
вся
  в шоколаде
с фабрики Бабаева.
Вечером
    и поутру,
с трубами
     и без труб —
подымал
    невозможный труд
улиц
     разрушенных
        труп.
Под скромностью
        ложной
            радость не тая,
ору
  с победителями
         голода и тьмы:
— Это —
     я!
Это —
   мы!
  

[1927]

Было — есть

Все хочу обнять,
        да не хватит пыла, —
куда
  ни вздумаешь
        глазом повесть,
везде вспоминаешь
           то, что было,
и то,
     что есть.
От издевки
     от царёвой
глаз
  России
     был зарёван.
Мы
  прогнали государя,
по шеям
    слегка
       ударя.
И идет по свету,
       и гудит по свету,
что есть
    страна,
       а начальствов нету.
Что народ
     трудовой
           на земле
            на этой
правит сам собой
        сквозь свои советы.
Полицейским вынянчен
старый строй,
      а нынче —
описать аж
     не с кого
рожу полицейского.
Где мат
   гудел,
      где свисток сипел,
теперь —
     развежливая
           «снегирей» манера.
Мы —
   милиционеры.
Баки паклей,
      глазки колки,
чин
  чиновной рати.
Был он
    хоть и в треуголке,
но дурак
    в квадрате.
И в быт
    в новенький
лезут
     чиновники.
Номерам
     не век низаться,
и не век
    бумажный гнет!
Гонит
   их
     организация,
гнет НОТ.
Ложилась
     тень
      на все века
от паука-крестовика.
А где
     сегодня
      чиновники вер?
Ни чиновников,
        ни молелен.
Дети играют,
      цветет сквер,
а посредине —
      Ленин.
Кровь
   крестьян
        кулак лакал,
нынче
   сдох от скуки ж,
и теперь
    из кулака
стал он
   просто — кукиш.
Девки
   и парни,
помните о барине?
Убежал
   помещик,
раскидавши вещи.
Наши теперь
      яровые и озимь.
Сшито
   село
     на другой фасон.
Идет коллективом,
        гудит колхозом,
плюет
  на кобылу
       пылкий фордзон.
Ну,
  а где же фабрикант?
Унесла
   времен река.
Лишь
      когда
     на шарж заглянете,
вспомните
     о фабриканте.
А фабрика
     по-новому
         железа ва́рит.
Потеет директор,
        гудит завком.
Свободный рабочий
         льет товары
в котел республики
           полным совком.
  

[1927]

Гимназист или строитель

Были
  у папочки
дети —
   гимназистики.
На фуражке-шапочке —
серебряные листики.
В гимназию —
       рысью.
Голова —
     турнепсом.
Грузит
   белобрысую —
латынью,
     эпосом.
Вбивают
     грамматику
в голову-дуру,
мате-ма-тику
и
литературу:
«Пифагоровы штаны
на все стороны равны…»
«Алексей,
     Гордей,
        Сергей,
Глеб,
   Матвей
       да Еремей…»
Зубрят
   Иловайских,
           приклеив к носу,
про Барбароссов
        и
        про Каноссу.
От новых
    переносятся
         к старым векам,
перелистывают
       справа налево;
дескать,
    был
     мусью Адам,
и была
   мадам Ева.
В ухо —
    как вода,
из уха —
    как водица,
то,
 что никогда
и никому не пригодится.
В башку
    втемяшивают,
годы тратя:
«Не лепо ли
      бяше,
братие…»
Бублики-нули.
      Единицы ле́са…
А сын
  твердит,
      дрожа осиной:
«Пой,
   о богиня,
       про гнев
           Ахиллеса,
Пелеева сына».
Зубрит —
     8 лет! —
         чтобы ему дорасти
до зрелости
     и
      до премудрости.
Получит
    гимназистик
аттестат-листик.
От радости —
      светится,
напьется, как медведица.
Листик
   взяв,
положит
    в шкаф,
и лежит
    в целости
аттестат зрелости.
И сказки
    про ангелов,
         которых нет,
и все,
  что задавали
        — до и от —
и все,
  что зубрили
        восемь лет, —
старательно
     забывают
         в один год.
И если
   и пишет
       — ученый и прыткий, —
то к тете,
    и только
        поздравительные открытки.
Бывшие гимназисты —
           в дороге,
              в и́збранной,
кому
  понадобился
        вздор развызубренный?!

3

• Предыдущая
• 30/65
• Следующая