Опальные

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая

— По две тысячи пятисот рублей в каждой кучке?

— В каждой, батюшка.

— Так вот, господа воеводы: в уважение доброй к вам приязни эти две тысячи пятьсот рублей (он указал на правую кучку) я жалую на вашу приказную избу: золото да серебро покрупнее вам способнее ведь мелочи? А эту мелочь, — продолжал он, сгребая обеими руками вторую кучку, — эту мелочь, братцы, вы раздадите от моих щедрот народу. Давайте-ка сюда ваши шапки.

И в подставленные казаками шапки зазвенел серебряный дождь. Воеводы до такой степени были поражены небывалою щедростью казацкого атамана, что не нашли даже что сказать, и только на прямой уже вопрос его: "Удоволены ли они таким дележом?" — отвечали с поклоном:

— Много довольны.

Разин приподнялся с места.

— А руку к челобитью когда мне приложить? Я чай, до отсылки в Москву еще перебелить дадите?

— И вестимо, — отвечал Львов. — Дьяк наш недомогает, но завтра, либо послезавтра, даст Бог, оправится…

— И ввернет еще какую хитрую заковыку? Прошу наблюсти, чтобы того отнюдь не было!

— Не будет; перечитает он лишь так, для порядку, а писец перебелит. Тогда тебя, Степан Тимофеич, еще раз побеспокоим.

— А то, может, и сами к нам завезете, не побрезгуете казацкою хлебом-солью? Стол у нас про добрых гостей завсегда заготовлен.

Как только казаки вышли из приказной палаты, оба воеводы, а за ними и Илюша, подошли к окну: всем троим хотелось видеть, как-то удалый атаман разбойников выступит перед народом. С появлением его богатырской фигуры на крыльце приказной избы шумевшая внизу многотысячная толпа разом замолкла. Когда он тут спустился по ступеням, стар и млад почтительно дали ему дорогу. Когда же следовавшие за ним товарищи стали из шапок своих сыпать направо и налево полною горстью серебряную мелочь со словами: "Атаман от щедрот своих вас жалует!" — произошло если не побоище, то жаркая свалка и потасовка. Сам атаман шествовал все далее с победоносным видом, милостиво кивая расступавшемуся перед ним народу, а народ ему земно кланялся и оглашал воздух приветственными кликами:

— Свет ты наш, кормилец, батюшка Степан Тимофеич! Дай тебе Бог здоровья!

Для темных людей это был идеал удальца-разбойника, стихийной силе которого они, более слабые, безотчетно поддавались, поклонялись. Впрочем, и оба воеводы, по-видимому, признавали эту могучую силу.

— И нам с тобой, князь Семен, нет ведь того почета! — со вздохом заметил своему товарищу Прозоровский. — Ты помнишь еще, верно, на Москве покойного боярина Стрешнева, что ездил в немечину к лекарственным водам?

— Как не помнить. А что?

— Да насмотрелся он там всяких диковин, видел и некоего искусника, укротителя львов. "Вошел, — говорит, — тот укротитель в львиную клетку без всякого оружия, один хлыст в руке; щелкнул хлыстом перед самой мордой льва, подставил ему хлыст

— и перепрыгнул лев, как послушная собачка. А осердись лев, хвати его лапой — и от человека мокренько бы только осталося". Так вот, когда этот Стенька сидел тут в палатке перед нами, мне все сдавалось, что он — этакий лев в клетке, а мы с тобой — его укротители.

— М-да, похоже на то, но что впереди — еще Бог весть! — отозвался задумчиво Львов. — Зовет он нас с тобой на хлеб-соль в свою собственную львиную берлогу. Кому охота видеть себя съеденным! Да не вместно тоже доблестному выполнению нашего долга выказывать перед ним малодушие.

— Так что же ты делать-то ладишь?

— В ознаменование нашего к нему якобы благорасположения, заглянуть к нему, хошь не хошь, а придется!

Глава четырнадцатая
КАЛМЫЦКИЙ ПРАЗДНИК

Народная толпа перед приказной избой рассеялась тотчас по уходе казаков. Но Илюше уже не сиделось в четырех стенах, и он пошел снова бродить по городу.

И в настоящее время, несмотря на многие прекрасные здания новейшей европейской архитектуры, несмотря на трамвай и электрическое освещение, на Астрахани лежит еще заметно азиатский отпечаток. Во второй же половине XVII века даже кремль с его зубчатой стеной, построенный еще за сто лет перед тем Иваном Грозным, отдавал отчасти азиатчиной. В кремле, кроме воеводских хором и приказной избы, находились еще "аманатный" двор (где содержались "аманаты" — заложники, пленники и вообще арестанты), архиерейский дом и прочие казенные здания. Здесь же был и Троицкий собор, возведенный в начале столетия при Борисе Годунове.

При виде собора первою мыслью Илюши было войти туда помолиться за успех своего предприятия. Царившая в полутемном храме глубокая тишина и освежительная прохлада особенно располагали к сосредоточенной молитве. Когда мальчик немного погодя вышел опять на площадь, на свет и зной, он глядел бодрее и веселее, чем за все время со своего отъезда из Талычевки. В нем укрепилась уверенность, что молитва его услышана, и ему дано будет довести свое дело до благополучного конца.

И шел он сперва такою легкою поступью, точно не ощущал вовсе палящих солнечных лучей. Но когда он из кремлевских ворот вступил в самый город, и с моря опахнуло его вдруг ветром — не ветром, а каким-то горячим дыханьем, отзывавшимся смешанным запахом и соленого моря, и вяленой рыбы, и разных гнилых отбросов — дух у него перехватило, кровь в висках застучала, и он волей-неволей задержал шаг. А тут еще тем же ветром подняло, понесло на него целое облако уличной пыли… Он чуть не задохнулся и раскашлялся.

— Это ты, дружок? — услышал он около себя по-немецки. — А я ведь за тобой.

• Предыдущая
• 36/59
• Следующая