Выбери любимый жанр

Оценить:

Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела]

Оглавление

— Что же вы его так далеко загнали? Ладно, подгоните сюда машину, я сам к нему подъеду. Посмотрю, чего он строит.

— Я бы не рекомендовал. Там дорога, и вообще…

— Какая дорога?

— Очень плохая дорога. Грязь. Колдобины. Трясет очень…

— Ничего, я тряски не боюсь. Где этот объект?

— Он, понимаете ли, не вполне объект. То есть не в полном смысле объект. Хотя, конечно, объект…

— Перестаньте наконец мямлить. И отвечайте: что и где строит подследственный?

— Печь строит.

— Какую печь?

— Кирпичную. В бане кирпичную печь. В моей бане кирпичную печь…

— Что?..

— Понимаете, у меня служба, круглые сутки на работе, руки не доходят. Кирпич разворовывают. А тут такой случай. Каменщик квалифицированный. Хоть и любитель. И именно по печам. Я попросил. Он с удовольствием. Вы не думайте, я всю работу как положено. Согласно смете. И опять же усиленное питание. Подследственный очень доволен. Вы же знаете, как у нас кормят…

— А вы не боитесь, что он сбежит?

— Никак нет. Я вместе с ним наряд охраны направил. Ну, чтобы с кирпичами подмогли… То есть я хотел сказать, чтобы наладили охрану объекта. Ну, то есть дачи моей… Десять бойцов. Естественно, по их личной просьбе и в свободное от основной службы время…

Все понятно. Обычное для армии дело. Особенно там, где ведется интенсивное дачное строительство.

Через час подследственного Игнатьева доставили к следователю. Подследственный был слегка испуган и слегка пьян. Несмотря на проведенную с ним по дороге оздоровительную работу.

— Что это? — спросил следователь, сунув тому под нос рапорт сидевшего с ним в одной камере сексота. И его собственноручные показания. — Как понимать эти ваши заявления?

— Какие?

— Вот эти! Насчет торговли находящимся на вашем подотчете военным имуществом. Насчет распродажи снарядов на вынос.

— А откуда вы?.. Они же сказали, что это для служебного пользования. Что об этом никто никогда…

— Каким образом были получены данные показания?

Прапорщик Игнатьев скис. И повинно опустил голову.

— Чистосердечным образом, — покаянно заявил он. — Что было, то было. Продавал имущество. То есть я хотел сказать, числящиеся на моем подотчете снаряды. Бес попутал. Готов дать подробные показания, если трибунал примет во внимание мое искреннее сожаление по поводу имевшего место злоупотребления…

— Я вас не о том спрашиваю. Я спрашиваю, в связи с чем стали возможны эти ваши заявления?

— В связи с тем, что я глубоко осознал. И чистосердечно раскаялся, надеясь на гуманное отношение ко мне суда…

— Хорошо, я спрошу по-другому. Вы дали эти признания по собственной инициативе? Без принуждения со стороны следствия? Без нарушения установленных процессуальных норм?

— Исключительно по собственной. Глубоко переживая свой недостойный проступок, позорящий честь прапорщика Российской Армии…

— Вы давали эти показания следователю?

— Нет. То есть да. То есть следователю, но который сидел вместе со мной в камере.

— Он предупреждал вас, требуя признательных показаний, что является работником правоохранительных органов?

— Нет.

— Он не принуждал вас к даче показаний каким-либо противозаконным образом?

— Как так противозаконным?

— Он не подкупал вас, не угрожал, не бил, не пытал? Потому что если он вас запугивал, бил или пытал, то ваши признания не могут быть признаны доказательством вашей вины. Если вы от них в дальнейшем, допустим, отказываетесь.

— Если отказываюсь?

— Если отказываетесь. Для того я здесь и нахожусь. Чтобы установить, не имело ли место нарушение законности при ведении следственных мероприятий. Поэтому вам необходимо вспомнить обстоятельства получения данного признания, которое само по себе, без привязки к материалам дела, не имеет никакой юридической силы. Если, конечно, не является действительно чистосердечным и добровольным. Итак, я прошу вас ответить на вопрос, как были получены настоящие признания? Угрожали вам? Или нет?

— Угрожали. Говорили, что если я не признаюсь в совершенном преступлении… Вернее, если не признаюсь в несовершенном преступлении, то он, следователь, утопит меня в параше и скажет, что я споткнулся, неудачно упал и захлебнулся.

— Вы точно передаете эти его угрозы?

— Точно. Так и говорил.

— Не пытался он оказывать на вас какого-либо иного давления?

— Давления? Пытался. Он давил мне пальцами. На горло.

— Вы хотите сказать, что он душил вас?

— Душил.

— Он воздействовал на вас как-то еще? Может быть, пытал?

— Воздействовал. И пытал. Например, засовывал под ногти спички и рыбьи кости.

— Что еще?

— Еще? Еще он храпел!

— Что?

— Он храпел, не давал мне спать и тем оказывал на меня психологическое давление!

— То есть вы хотите сказать, что данные вами признательные показания не соответствуют действительности, так как были получены путем физического и психологического принуждения и запугивания? И готовы подтвердить это в письменном виде?

— Да, именно. Это я и хочу сказать. И подтвердить.

— Ну вот! И зачем, спрашивается, вы, гражданин Игнатьев, так долго путем самооговоров вводили в заблуждение загруженные действительно серьезной работой следственные органы?

— Виноват, гражданин начальник. Бес попутал…

Полковника Трофимова переводили на новое место службы. На остров Новая Земля. Там как раз требовался специалист его профиля. На майорскую должность.

— Говорил я тебе — не лезь в это дело. Не гони волну. Не мешай людям прирабатывать к основному окладу, — вздыхал теперь уже бывший непосредственный начальник Трофимова, разливая по стаканам водку. — Так нет, не послушался. Теперь вот пей на посошок. И радуйся, что еще легко отделался. Что Ледовитым океаном отделался…