Ночь Ягуара

Оглавление

126

— Да, — ответил Паз голосом, упавшим до хрипоты.

— Если хочешь, я могу отвезти ее обратно…

Паз обвил жену руками, крепко обнял ее, и они стояли так долго-долго. Так долго, что у обоих возникло ощущение чего-то странного, словно они выпали за грань обычного времени, и пока они вот так оберегают друг друга в кольце объятий, ничто не может им повредить.

— Эй, вы там, еда готова! — донесся из глубины дома голос их дочери.

— О черт, пусть она останется на ночь, — сказал Паз, неохотно отстраняясь. На его щеке, там, где она соприкасалась с ее, остался влажный отпечаток. — Я возьму свою пушку.

Они ели сосиски, курицу, банановые чипсы и бурый рис. Взрослые пили калифорнийское разливное красное вино. Паз следил за тем, чтобы бокал Дженни был полон, и без видимых усилий сумел разговорить девушку, и она сама охотно принялась рассказывать историю своей жизни — или, во всяком случае, то, что годилось и для детских ушей. Лола, которая и сама умела вызнавать у больных всю подноготную, наблюдая за этим ненавязчивым, изощренным допросом, не могла, даже в чем-то порицая его, не восхититься своим мужем.

Затем стемнело, быстро, почти мгновенно, как это бывает в тропиках. Лола зажгла свечи, Паз отнес выплакавшуюся Амелию в кроватку, и теперь, в отсутствие ребенка, разговор пошел более откровенный, без умолчаний, со всеми ужасающими подробностями. Никогда прежде Дженни не оказывалась в центре внимания старших, никто, кроме Кукси, вообще не беседовал с ней таким образом, и она говорила не останавливаясь, впитывая их внимание, словно губка, и, подобно пропитывающейся влагой губке, размягчаясь и расслабляясь. Кукси проявлял не меньшее внимание, но в случае с ним оно играло дисциплинирующую роль, превращая ее в инструмент, который он мог использовать для достижения своих целей. Она, не без смущения, вспомнила об этом, и разговор перешел на самого Кукси. В разгоняемом свечами сумраке звучал рассказ о его прошлом и его трагедии.

Постепенно вино замедлило ее речь, а потом прекратило вовсе; она стала клевать носом.

Лола уложила ее на кушетку в кабинете, и девушка мгновенно заснула. Лола набросила на нее легкое одеяло и вернулась в патио.

Паз сидел в шезлонге с бокалом вина. Она пристроилась рядом с ним, и, когда бокал был осушен, последовал долгий поцелуй, какими, подумалось им, они уже давно не обменивались.

— Бедное дитя, — сказала Лола, когда к ней вернулось дыхание. — Какая несчастная жизнь!

— Да, но это не затронуло ее целиком, что-то внутри осталось неповрежденным. Удивительно, но она каким-то образом научилась себя защищать. Я о чем — она ведь не превратилась в проститутку-наркоманку. У нее, по крайней мере, было бы извинение.

— Одна из великих тайн, вроде нас с тобой. Кстати, я не могла не заметить, что ты все время направлял разговор так, чтобы услышать от нее побольше об этом Кукси. С чего такой интерес?

— Да с того, что, не считая мистического индейца, он — самое интересное действующее лицо во всем этом странном повествовании.

— Даже так? Судя по ее описанию, он скорее выглядит печальным беглецом, нашедшим прибежище в Майами и не способным собраться с духом, чтобы вернуться к цивилизации. Этим он похож на меня.

— Прошу прощения, но Майами — истинный центр цивилизации. Единственное место, где есть кубинская еда, дешевые сигары и электричество двадцать четыре часа в сутки. Но ладно, вернемся к профессору Кукси. Он печален, да, но он вовсе не беглец. Он мог работать где угодно, но обретается здесь, в малозначительной природоохранной организации, больше смахивающей на коммуну хиппи, остальные члены которой, кажется, малость повернутые или уж, по крайней мере, не ему чета. Почему?

— Хочет забыть о своем печальном прошлом?

— Нет. Кукси не из тех, кто забывает. Он из тех, кто все помнит. Ответь-ка мне на такой вопрос: ты с другой планеты, гуляешь по пустынному берегу необитаемого острова и вдруг находишь часы. Что ты благодаря этому можешь узнать?

— Время?

Он легонько ткнул ее под ребра.

— Нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Что на этой планете точно есть часовщик. Итак, сведем воедино историю, которую поведала нам девчонка, все, что она подхватила от Кукси и этого оригинала Мойе, со странными событиями последних месяцев, этими таинственными убийствами и так далее. Что мы имеем? Как так вышло, что священник, живущий в джунглях Колумбии, знает имена тех, кто стоит за операциями «Консуэла». Как? Как так вышло, что у этого священника, знавшего имена, имеется верный сподвижник-индеец, что-то вроде управляемой ракеты каменного века, который прилетает в Майами на своем маленьком каноэ и начинает вышибать из игры носителей названных ему имен? Но этого мало, к махинациям с порубкой и вывозкой леса оказывается каким-то боком причастен колумбийский guapo, крутой гангстер, который названивает в Майами, а потом и сам прибывает туда. Только вот его ребят тоже вышибают из игры. Что уж такого несусветно важного в рубке деревьев, если это способно заставить колумбийского наркобарона покинуть свое безопасное убежище и отправиться в США? Ладно, он отмывает деньжата через компанию «Консуэла», это нам известно, но на кой черт ему вмешиваться в процесс лично? Такой уровень интереса наводит на мысль, что за этой лесорубной историей стоит нечто большее, чем простое отмывание денег. Вдобавок посреди всего этого обнаруживается профессор с весьма интересным прошлым. И оказывается, он потерял жену из-за того, что кто-то нелегально вырубал дождевой лес: возможно, конечно, в действительности связь здесь не столь прямая, но он может видеть это именно так. Возможно, именно он каким-то образом все это устроил.