Афганская бессонница

• Предыдущая
• 54/88
• Следующая

Я: Куда пойдем? На базу Масуда?

Гада: А куда же еще? Телефон же там!

Я: А ничего? Ты уверен?

Тут происходит явный сбой. Гада понимает, что я высказываю сомнения, но к чему они относятся? Я боюсь идти по городу под обстрелом? Или мне кажется, что опасно укреплять подозрения по поводу наших странных отношений?

Я решаю помочь ему. Я морщу лоб, как бы погружаясь в размышления:

— Хм-хм-хм! Командир Гада! — я машу указательным пальцем, мол, что-то тут не так. — Хм-хм-хм! Паша! — я умышленно сделал ударение на последний слог, как Фарук. И опять тот же жест визиря, подозревающего, что евнух водит в гарем государя молодого янычара.

Командир Гада решительным жестом отвергает мои сомнения:

— Фарук — беханоман! Путь свободен!

Знаете, какая мысль вдруг меня посетила? Случаен ли был тот взрыв на борту вертолета? Ведь там, я потом прокрутил это в голове, вспышка была двойная: сначала маленькая, а потом ослепительная. Похоже, что сначала взорвалось что-то небольшое, что спровоцировало взрыв горючего в цистерне. Но чем был вызван этот первый взрыв: технической поломкой или терактом? Что мешало командиру Гаде подложить в вертолет или в вещи кому-то из пассажиров взрывное устройство, чтобы устранить опасного и могущественного человека, у которого он оказался на подозрении?

Правда, Гада мог полагать, что и я полечу на том же вертолете. Меняло ли это что-то в его планах? Возможно, это устраивало его даже больше. Одним ударом уничтожался не только заподозривший его контрразведчик, но и соучастник, и даже сама улика. Гада убедился, что русский якобы журналист — человек влиятельный и верный слову. Сын его уже был на свободе, так что, вероятно, и деньги он тоже получит. Хорошо, этот якобы журналист разбился на вертолете, но так ведь случается время от времени! Вряд ли из-за этого русские аннулируют договоренность. А на изумруд этой Гаде плевать — обладание такой ценностью не может принести ничего, кроме несчастий. «Слезу дракона» ведь и не продать, и не подарить без риска для жизни. Не случайно у каждой из знаменитых драгоценностей есть свой мартиролог размером с телефонный справочник.

Дальше. Гада, если это он организовал взрыв, не мог предполагать, что я выскочу из вертолета в последний момент. Но узнать об этом было проще простого! О взрыве наверняка были разговоры. Кто-то вспомнил: «Так ведь там же еще и русский был!» И кто-то другой сказал: «Нет, он выскочил в последний момент!» И тогда Гада решил убедиться, что сын получил и деньги.

Я похолодел. Вдруг кому-то придет в голову та же мысль, что пришла сейчас мне? Я ведь мог в последний момент выбраться из вертолета, именно потому что это я подложил туда взрывное устройство, чтобы убрать кого-то. Ну, собственно, понятно кого — Фарука! Который начал меня подозревать и мог этим с кем-нибудь уже поделиться.

Хотя нет! Такая мысль могла появиться только в моем бредовом сознании. Мне было гораздо выгоднее уносить ноги из этой страны, пока не стало слишком поздно. Как, кстати, мне и советовал мой внутренний голос! Что-то он, кстати, примолк? Знает, кто его спас!

Мы уже вышли со двора мечети и шли к базе Масуда. Слева от нас горела казарма: в розовом зареве вились сизые клубы дыма и потрескивали искры. Мы шагали посреди улицы, не прячась — при артобстреле это бессмысленно. Кстати, интенсивность его начала стихать — видимо, снаряды были не без счета. Означает ли это, что талибы вот-вот перейдут в атаку? Иначе какой смысл давать противнику прийти в себя!

Командир Гада тоже напряженно о чем-то думал. Он выразил плод своих размышлений в одном слове:

— Замарод? Изумруд?

Я махнул рукой в сторону неба…

— Вертолет, Фарук, замарод. Все беханоман!

Это слово я успел здесь выучить. Хана, по-нашему!

Гада забеспокоился. Я попытался, как мог, успокоить его, что в нашей договоренности это ничего не меняло.

— Сын твой, песар, ОК, хуб! Пайса — тоже хуб! — заверил его я. — А остальное — мехтуб!

Как хороший мусульманин, это арабское слово — «Так было написано!» — командир Гада знал.

— Мехтуб! Мехтуб! — глубокомысленно согласился он.

Мы дошли до базы. Двое часовых у въезда болтали, сидя на ящиках. Они сделали нам приветственный жест рукой и вернулись к разговору. Похоже, продолжающийся обстрел никак не мешал налаженному быту.

База казалась вымершей. Посередине двора зияло несколько воронок от снарядов. В крыше продолговатого здания, где работал Масуд, тоже была пробоина, но, видимо, огонь сразу потушили. Похоже, отсюда выехали и штаб, и большая часть бойцов, занявших свои позиции на передовой.

Однако в штабной комнате ничего не изменилось. Увидев меня, парнишка вскочил. Он явно знал, что вертолет разбился, но что я не полетел.

— Душанбе?

— Душанбе, лёт фан!

Парнишка улыбнулся себе под нос. Он уже тоже слышал о единственном в Талукане человеке, который употреблял этот жеманный языковой анахронизм.

Лев принял звонок мгновенно, как если бы он его напряженно ждал.

— Паша! Ну, слава богу! Я был уверен! Я знал, что ты без ребят не полетишь! Господи, я был уверен!

— Подожди, подожди! Ты уже знаешь про вертолет?

— Конечно! Все знают! Только списков еще никаких нет. И все знают, что у вас там началось!

— Началось, — я отвел трубку от уха. — Слышишь?

Талибы перенесли обстрел куда-то севернее, но ухало различимо. Еще как различимо!

— Слышу! Ты давай там поаккуратнее! Значит, ребят не нашли?

— Нет! А теперь, как понимаешь, и искать никто не будет.

• Предыдущая
• 54/88
• Следующая