Последний самурай

Оглавление

— Одним словом, Япония — центр международного терроризма, — ядовито констатировал генерал.

— Вы сами просили не стесняться. И потом… Помните эти кадры, где самолеты таранят небоскребы? Какое качество картинки! Какая режиссура! Случайные прохожие засняли все любительскими камерами — японскими, кстати, — и все равно зрелище получилось потрясающее, словно эту сцену долго репетировали. По зрелищности, как мне кажется, это превзошло все голливудские фильмы-катастрофы, вместе взятые. Говорят, что за штурвалами тех «Боингов» сидели арабы. Что ж, очень может быть что и сидели. Но я не верю, что они могли спланировать это без посторонней помощи. Арабы — просто массовка, которой руководил очень талантливый режиссер. Это сделал поэт и художник с безупречным вкусом. И очень грамотный к тому же.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы знаете, что я хочу сказать. Эти небоскребы построил японец. Они были рассчитаны на столкновение с самолетом. Это знали все — точнее, все, кому было не лень поинтересоваться этим вопросом. И кстати, столкновение как таковое они выдержали, хотя в те годы, когда создавался проект, таких тяжелых машин еще не было. Дело не в массе, а в топливе, из-за которого потекли несущие конструкции. Топлива было слишком много, потому что эта модель «Боинга» — военный самолет, переделанный в пассажирский лайнер. Тут нужно было все очень тонко рассчитать — не измыслить, не сочинить и не спланировать, а именно рассчитать, имея на руках всю техническую документацию и на небоскребы, и на самолет. Вы помните, как талибы взрывали у себя каменных будд? Сколько они с ними мучились, бедняги, сколько извели взрывчатки, сколько времени потратили на каких-то древних истуканов! А все потому, что считать они умеют только на пальцах.

— Бен Ладен — образованный человек, — заметил Федотов. — И потом, неувязочка у тебя получается. Мусульмане взорвали буддистских истуканов, а японцы им после этого помогают? Странно.

— Хороша помощь, — усмехнулся Иларион. — Смотрите, что получается. Вы сами сказали, что бен Ладен — образованный человек и вообще не дурак. И что он делает, этот умник с университетским образованием? Он наносит очень чувствительный удар Америке, причем так, что всем сразу становится понятно: это его рук дело. После чего спокойненько сидит в своей афганской резиденции и ждет, когда ему на голову посыплются бомбы. Это, по-вашему, умно? А по-моему, гораздо умнее натравить арабов на Америку, чтобы Америка потом сровняла с землей талибов, которые взорвали этих пресловутых каменных идолов. Весь мир стоит на ушах, кровь рекой, горы превращаются в щебень, а кто-то спокойненько сидит на татами, читает стихи и попивает сакэ под шелест бамбуковой рощи…

Забродов замолчал и занялся сигаретой. Генерал откусил кусочек шашлыка, рассеянно пожевал и проглотил без видимого удовольствия. Горбанев вдруг шумно вздохнул и встал.

— Ты куда? — спросил у него Федотов.

— За водкой, товарищ генерал, — честно ответил майор. — Это дело надо того… Сволочь ты, Иларион, — добавил он, обращаясь к Забродову. — У меня прямо мурашки по коже. Знаешь, почему я в Бога не верю? Потому что до него не допрыгнуть. Как ни пыжься, все равно никогда в жизни ты его не достанешь. А как было бы славно взять его за бороду и спросить: это что? это чего такое в твоем хозяйстве творится, а? почему? это план у тебя такой или просто руки не доходят?

— Послушайте, что несут ваши подчиненные, товарищ генерал, — сказал Забродов. — Во-первых, мистицизм и, во-вторых, богохульство. Осторожнее, Слава. За мистицизм тебя могут попереть из спецназа, а за богохульство придется отвечать на том свете. И потом, Господь Бог здесь ни при чем. Это его оппонент старается, поверь.

— Мне от этого не легче, — проворчал Горбанев. — Оппоненту тоже рога не обломаешь.

— А посему, сын мой, — нараспев проговорил Забродов, — покайся в своих грехах и продолжай делать свое дело с именем Господа на устах. Ступай же с миром, православный воин, и постарайся не напиваться.

— Аминь, — добавил генерал Федотов.

— Тьфу, — сказал Горбанев и, широко шагая, направился к грубо сколоченному дощатому столу, возле которого стоял привезенный из города ящик водки, точнее, то, что от него осталось.

Глава 3

Сверкающая лаком стрекоза вертолета с прозрачной плексигласовой головой, кренясь на борт, описала дугу над зеркалом Токийского залива и пошла на снижение Господин Набуки Синдзабуро перевел взгляд на берег, но это не принесло облегчения: стеклянные стены небоскребов горели ослепительным светом, множа отражения восходящего светила, которое с незапамятных времен было символом его родины. Господин Набуки слегка поморщился и, вынув из кармана своего дорогого европейского костюма темные очки, неторопливо водрузил их на нос. Он не любил небоскребы, и не только потому, что в солнечный день их зеркальные стены слепили глаза. Небоскребы были символом мощи и процветания, но эта была не та мощь и не то процветание, о которых стоило бы мечтать и к которым стоило стремиться. Да, это был символ, но символ чуждый, навязанный извне и с радостью принятый теми, кто отвернулся от прошлого и не думал о будущем, обитая в сытом и благополучном настоящем.

Глядя на приближающиеся токийские небоскребы, господин Набуки с грустью думал о том, как редко в наше время людям доводится видеть звезды. Днем им мешает солнце, ночью — электрические огни городов и полыхающее неоновое зарево реклам. Днем и ночью нами владеет суета, думал господин Набуки. Нас призывают зарабатывать и тратить, тратить и зарабатывать, как будто именно в этом и заключается смысл жизни. Когда-то все было не так. Когда-то такие понятия, как долг, честь, величие, воспитание, совесть наконец, были доступны каждому. Теперь они превратились в пустой звук, и начни я, к примеру, разговаривать о величии и долге со своим секретарем, этим хлыщом Томосавой, он посмотрит на меня как на сумасшедшего. Да, именно так он на меня и посмотрит. Старик совсем выжил из ума, решит он и начнет потихоньку подыскивать себе новое место работы подальше от господина Набуки, который на старости лет начал заговариваться.