Дар страха: Как распознавать опасность и правильно

Оглавление

Я не мог ожидать, что хоть слово из сказанного является правдой, поэтому я просто сказал то, что пришло в голову. Я думал, что просто выдумал это. По всей вероятности, я это вспоминал.

Мы с Синтией продолжали беседовать, но одновременно я мысленно рвал на части придуманную теорию, которую только высказал с такой уверенностью. На противоположной стене зала я увидел картину со слоном и подумал: «Он же из Индии, а не из Ирана, и в этом есть смысл, потому что иранец был бы более самоуверенным, чем этот парень. И он определенно не хозяин».

К тому моменту, когда он вернулся к нашему столику в очередной раз, я пришел к выводу, что мои прогнозы были неверны. Но я нехотя спросил его, кто владеет рестораном.

«Я».

«Это ваш первый ресторан?»

«Да, но моя семья владела несколькими успешными ресторанами в Иране. Мы продали их, чтобы уехать в Америку». Повернувшись к Синтии, он сказал: «А вы — из Техаса». Синтия, у которой вообще отсутствовал техасский выговор, спросила его, откуда ему это известно.

«У вас техасские глаза».

Неважно, каким образом я так точно определил его статус в этом ресторане, страну его происхождения и историю его семьи и как он узнал, что Синтия родом из Техаса. Мы знали. Но разве я вправе поставить на кон свою жизнь, доверившись этому методу? Что ж, я поступаю так ежедневно, как и вы, и я не справился бы лучше с помощью сознательной логики.

Синтия также говорила, что она понимает «язык машины» — о своей способности предсказывать вероятные движения чужих автомобилей. «Я знаю, когда машина вот-вот начнет перестраиваться в мой ряд, не подавая сигнал. Я знаю, когда машина повернет или не повернет передо мной налево». Большинство людей признают такую способность и ежедневно пользуются автомобилями с абсолютной уверенностью в своем умении «читать» намерения других машин. Естественно, на самом деле они угадывают поведение других людей, но, поскольку мы не можем видеть самого водителя, мы оцениваем его намерения, уровень его концентрации, мастерства, рассудительности, осторожности и всего остального, присматриваясь к малейшим движениям большого металлического объекта, внутри которого он находится.

Выходит, мы беремся предсказывать возможные действия кенгуру, детей и автомобилей, но не решаемся прогнозировать поведение людей даже для спасения собственной жизни.

* * *

Трагедия Чайны Леонард не связана с насилием. Однако это история о жизни и смерти и об отказе прислушиваться к интуиции. Чайна привезла своего маленького сына Ричарда в больницу Святого Иосифа, где Ричарду предстояла небольшая операция на ухе. Обычно он обрушивал на врачей град вопросов, но, когда в палату вошел анестезиолог Джозеф Вербрюгге, мальчик замолчал. Он даже не ответил, когда доктор Вербрюгге спросил, нервничает ли он. «Посмотри на меня!», — потребовал врач, но Ричард не подчинился.

Очевидно, мальчику не понравились грубые и неприятные манеры доктора, Чайне они тоже не понравились, но она чувствовала нечто более серьезное. В ее мозгу подобно вспышке пронесся мощный импульс: «Отмени операцию! Отмени операцию!» Чайна сразу отвергла эту мысль и объяснила себе, почему это необоснованный порыв. Отбросив все, что ей говорила о докторе Вербрюгге ее интуиция, мать сделала выбор в пользу логики и разума и сказала себе, что не может судить о профессионале по его манерам. Но в мозгу все билась мысль: «Отмени операцию!» Так как Чайна Леонард не была склонна терзаться сомнениями, она потратила некоторые усилия, чтобы заглушить внутренний голос. «Не будь дурой, — сказала она себе. — Это одна из лучших больниц в штате, университетская клиника, принадлежит обществу Сестер милосердия, сама подумай! Прими как данность: этот врач вполне хорош».

Так она подавила свою интуицию, операция началась по плану, и Ричард скончался во время простой процедуры. Эта печальная история учит нас, что от выражения «Я знаю» намного больше пользы, чем от «Я знал».

Позже стало известно, что некоторые коллеги доктора Вербрюгге тоже имели опасения на его счет. Они заявили, что он небрежно относится к своей работе, и, что намного серьезнее, насчитали по меньшей мере шесть случаев, когда он засыпал во время операций. Это были четкие сигналы для персонала больницы, но трудно с точностью сказать, что именно подметили Чайна и ее сын. Их озабоченность — и неважно, чем она была вызвана — была оправданна, и смерть мальчика это подтвердила. Полагаю, этого более чем достаточно.

У операционного стола тоже стояли люди, которые получали сигналы от своей интуиции, но отвергли ее. Хирург проинформировал Вербрюгге, что у Ричарда нарушено дыхание, но тот не принял никаких мер. Медсестра сказала, что состояние мальчика вызывало у нее опасения, но она «предпочла верить» в компетентность Вербрюгге.

Один из врачей, оценивавших работу операционной бригады в тот роковой день, проницательно заметил: «Все равно что проснуться в комнате, полной дыма, открыть окно, чтобы проветрить, и снова лечь в постель». Это сравнение применимо ко всем вариантам отрицания.

* * *

Много раз я видел, как, отойдя от шока после насилия, жертвы мысленно возвращаются к тем страшным коридорам и парковкам, к тем звукам и запахам, к тому моменту, когда у них еще был выбор, в то время, когда они еще не оказались под властью какого-то злодея, еще не отказались от дара страха. Задним числом они очень часто говорят одно и то же: «Сейчас я это понимаю, но тогда нет». Конечно, если это знание есть в голове сейчас, то оно присутствовало и тогда. Другое дело, что жертвы только сейчас оценили его значение. Иными словами, интуиция работает, хотя зачастую не так хорошо, как ее главный противник — отрицание.