Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в

Оглавление

103

– Это же твой отец! Перестань рисоваться и помоги ему встать!

Леонард опустил глаза на распластанного отца. Пыль, поднявшаяся при падении, припорошила изодранный фрак и осела на жестких, свалявшихся волосах, как изморозь на еловых иголках. Только приглядевшись, Леонард понял, что пыль тут не причем. За прошедшую ночь отец стал седым, как лунь.

– Они его уб-били.

– Болван ты этакий! – в сердцах выкрикнул граф, – Будь он совсем мертв, они б тебе урну с прахом приволокли!

Не успел он договорить, как Леонард, отшвыривая меч, подлетел к отцу, перевернул его грузное тело и принялся то тормошить его за рубашку, то хлопать по лицу, легонько и двумя пальцами, не задевая ожоги. Несколько раз даже подергал за усы. Пара минут такой терапии, и Штайнберг, коротко застонав, приоткрыл глаза. Не в силах говорить от волнения, Леонард помог ему сесть.

Но кроме графа, который сразу же заулыбался, никто не был рад его воскрешению. В напряженном молчании крестьяне вперили взгляды в пробудившегося упыря. Лезвия кос и серпов пламенели заревом догорающей церкви. Одно неверное движение, и несдобровать главному виновнику всех несчастий. Не отводя взгляда от толпы, Леонард одной рукой обхватил отца за плечи, а другой как бы невзначай потянулся к мечу.

Сладко зевнув и протерев глаза, словно он очнулся в теплой постели, Штайнберг покрутил головой по сторонам. Заскорузлые пальцы еще крепче сжали вилы. Пристальное внимание со стороны хозяина не предвещало ничего хорошего. В таких случаях его брови, будто две мохнатые гусеницы, сползались к переносице, а острый взгляд так и вспарывал карманы, в поисках запрещенной в цехе махорки либо фляжки со сливовицей. За это он мог вчинить работнику такой штраф, что о жаловании можно позабыть, лишь бы самому в долгу не остаться.

Фабрикант поднял руку, но так и не сжал ее в кулак. Наоборот, приветливо помахал работникам!

– Вечер добрый! А в честь чего мы тут собрались? Какой– то сельский праздник, да? – принюхавшись, он просиял. – День Святого Георгия? Мы будем прыгать через костры?

Когда крестьяне кое-как вправили отвисшие челюсти, то с немым вопросом уставились на Леонарда. Юный вампир пытался подцепить меч носком ботинка, но так и замер с вытянутой ногой.

– С тобой в-в-все в порядке? – обратился он к отцу, который жмурился, как младенец на погремушку.

– Лучше и быть не может! – сообщил Штайнберг. Леонард воспринял ответ как «нет, не все».

А отец вдруг хлопнул его по плечу.

– Какой славный молодой человек! – театрально провозгласил он, обращаясь ко всем зрителям сразу. – Держу пари, мы подружимся.

Народ предавался своему исконному занятию – безмолвствовал.

– Ты меня совсем не помнишь, – упавшим голосом сказал юный вампир.

– Нет. Как вас зовут?

– Леонард.

Отец с чувством потряс его обмякшую руку.

– Очень рад встрече! А меня зовут…хммм… вот черт, забыл.

«Генрих», чуть было не произнес сын, глядя на растерянного вампира, но совсем другое имя обожгло ему язык. Изабель.

«Изабель, Изабель, Изабель», – повторял он, глотая это имя, как горькую микстуру. Тварь, превратившая его отца в полуидиота. Он попытался вспомнить ее, но черты лица расплывались, как на выцветшей фотографии. Помнил только, что была она похожа на полевой цветок, засушенный между страницами старинной книги. Дунь, и рассыплется. Совсем, совсем хрупкая и уязвимая.

Он представил, в каком скверном настроении вернутся вампиры, и испугался, как бы они на ней не отыгрались. Но должна же быть на свете справедливость! Нет, никто ее и пальцем не тронет.

Прежде, чем он сам до нее доберется. Теперь она принадлежит ему. Его добыча.

Изабель.

Только бы не забыть. Но для того, кто на лету схватывает названия вроде Rhizobium leguminosarum, запомнить ее имя было легче легкого.

Глава 18

Вампиры умеют чтить традиции и соблюдать ритуалы, в этом им нет равных. Например, всем известно, что немертвые спят в гробах. По некоторым слухам, в домовину следует насыпать родной земли, но, устав отряхивать ночные сорочки каждый раз после пробуждения, от этой традиции они отказались. К счастью для Гизелы и ее белого платья.

Гизела очнулась и попыталась встать, но ударилась головой о крышку гроба и прокляла все традиции разом. Выбравшись из своей новой постели, осмотрелась. Гроб стоял в ее спальне, где ничего не менялось уже восемнадцать лет, и это только на ее памяти. Но комната неожиданно показалась холодной и чужой, и хотелось бежать отсюда прочь.

Жизнь покинула не только замок, но и его хозяйку. Она ощущала себя пустой изнутри: только холод, злость да сильнейший голод. «И это все?» – пронеслась разочарованная мысль. Вот что значит быть вампиром? Леонард никогда не рассказывал ей, каково это, а уж Берта – и подавно. Из деликатности она старалась не замечать изменений, произошедших со Штайнбергами, зато сейчас не могла поверить, что все это время они так жили… то есть существовали.

С мрачным удовольствием Гизела предалась бы размышлениям о своем новом положении, но времени на это не оставалось. Дверь скрипнула, и Виктор де Морьев осведомился:

– Позволите?

Вампир уверенно прошествовал в комнату и сел в любимое кресло Гизелы. «Бывшее любимым при жизни», – поправила себя девушка. Отныне она не должна привязываться к вещам, как простые смертные. Хотя кресло все равно хорошее. А если закидывать ногу на подлокотник, через пять минут от него останется труха.

– А, это ты. Добить пришел?