Нас украли. История преступлений

Оглавление

Снова нехороший смешок поблизости.

— А зовут?

Пауза.

— Евграф, ты знаешь, как ее зовут? Или нет?

— Вообще зовут ее Галина. Но это плохое имя, не ее. Я ее зову Маруська. Маруська! (Тот же смех в ответ.)

— А фамилия?

— А зачем?

— Граф! Ты что, скрываешь от коллектива? Почему?

— Ну… Она же еще не жена мне…

— Тем более! — воскликнула напористая Ланочка. — Граф! Как ее фамилия?

— Как твое фамилио, — спросил Евграф кого-то, упирая на букву «о», и тут же, послушав чей-то очень тихий ответ, повторил:

— Кукушкина? Ку-что? Кума-что? Дай паспорт! (Прогремел.) Дай, кому говорю! А то не женюсь! Та-ак… (Треск, скрежет в трубке.) Паспорт! Та-ак. Ну и что мы тут имеем? Ку-бы-тра-та-та… Ну и что хорошего? Сменим, сменим фамилию… Шапочкина-то получше будет. Галия…. А-ха! (Скрежет.) Галия ты Галия! О как! Пятьдесят лет! О! Все! А будет Шапочкина! И не возникай у меня! Маруся Шапочкина! Все, Ланка, пока. Уезжаю на натуру!

Больше его никто не видел.

То есть была весна, потом пошло лето, важное время для нищих владельцев дачных участков.

Там, только там был источник дальнейшей жизни, грядки.

Ланочка отъехала на свою фазенду под Тучками, где сначала пахала, потом полола, потом собирала и варила.

Приехав за пенсией, Ланочка позвонила Евграфу, но безрезультатно.

И она собралась и отправилась к Графу домой.

Адрес у нее был записан еще со времен новоселья, когда был вот уж настоящий праздник! Не на похороны, не на поминки или годовщину, а на новоселье — которого уже очень давно у этого исчезающего братства не было.

Когда товарищи с криком: «Мы тебе мебель принесли!» — поставили ему садовую скамью на кухню.

Вооружившись листочком с адресом, Ланочка поехала.

Приехала. Долго звонила, нажимала на кнопку многократно.

В квартире Шапочкина явно кто-то был, там ходили, какие-то мужские голоса слышались.

Но ей даже не ответили на звонки в дверь, а уж тем более не открыли.

Ланочка ушла, уверенная, что Евграфа убили.

Ее заявление в милиции принимать не хотели, но затем, к вечеру следующего дня, после почти суточного напора этой неугомонной гражданки пожилого возраста, его все же приняли и зарегистрировали.

— Бабуля, — сказал следователь, — какая там банда! Алкоголики часто женятся на иногородних. Да сколько угодно! А потом обменивают с приплатой на деревню. Такой сценарий. И набежит к алкашу вся эта кодла, и эти деньги пропьют, а частично и отберут. И замочат хозяина. Это же все нелюдь. Отброс человечества.

— Какой отброс, он же известный художник! Он фильмы делал!

— Ну и что? Вы даже не думайте. Это чистый висяк, нераскрываемое дело, я вам говорю. Тем более какой резон мне вас обманывать, я ухожу вообще отсюда… Увольняюсь. Сколько здесь платят, это просто смешно! Мне что, взятки брать? Не-ет! (Он вдруг вызверился куда-то в угол, состроил козью морду воображаемому собеседнику.) На прощание я бы мог с вами и согласиться, но правда сильнее. Даже из уважения к вам дело не успею завести.

Ланочку действительно все люди ценили, уважали и оказывали ей всевозможные знаки внимания, даже этот следователь. Но она чувствовала, что данный дяденька, лысый, грязноватый и потный, явно что-то знает, слишком уж он прятал глазенки. И уходит с работы почему?

Из милиции не увольняются, из нее увольняют.

41. Ланочка выходит на тропу войны

Память у Ланочки была фантастическая. Особенно слуховая.

Она великолепно, например, могла говорить на иностранных языках всякую абракадабру, копируя произношение.

Это у нее всегда был отдельный номер на пьянках коллектива, называемых «капустники».

Однажды был такой эпизод, она его широко рассказывала, что привелось ей ехать в Ригу, дали путевку, и соседкой по купе у нее оказалась такая смуглая блондинка, причем с ярко-синими глазами, одетая просто шикарно, как в каком-нибудь Мариуполе (зеленый кожаный пиджак, оранжевые сапоги на высоком каблуке) — и которая говорила приблизительно так (тут народ замирал перед приступом хохота):

— Шо я т-кая заг-релыя, ну я с Одессы еду. Вот как вас зывут? А, Лана. А меня Индия, оч приятно мне п-зна-акомица. Вот х-тите, паспырт п-кыжу?

И Индия эта тут же полезла в свой сапог и достала слегка такой погнутый — по форме ноги, разумеется, — документ.

В паспорте она фигурировала, правда, как Зинаида.

Показать документ значило, что тебе доверяют полностью.

И ты можешь полностью доверять этому человеку.

Тут в купе отъехала дверь.

Там — как портрет в раме — предстал пожилой красавец, загорелый и тоже крашеный блондин, который произнес что-то со знаком вопроса (тут Ланочка выдала серию звуков явно не по-русски, но с понятным акцентом).

Тогда Зинаида ответила ему так (опять серия звуков), и, как поняла Ланочка, она сказала, что еще не успела провентилировать этот вопрос.

Блондин кивнул. Дверь закрылась.

И Ланочка тогда (внимание!) полностью повторила за Зинаидой ее фразу (на капустниках у них всегда шел повтор и взрыв смеха у публики).

Зинаида эта вытаращилась и сказала что-то еще.

Ланочка тут же продемонстрировала то, что было сказано, но с вопросительной интонацией. Допустим, Зина произнесла: «Ты шо, все понимаешь по-нашему?» А Ланочка то же самое повторила как в шутку. «Все понимаешь по нашему?» — насмешливо воскликнула она.

После этого Индия пропала из купе.

Видимо, пожилой блондин спросил ее что-то о Ланочке. То есть стоит ли с ней иметь дело. А Индия ответила, что пока непонятно, но посмотрим.