Право выжившего

• Предыдущая
• 44/53
• Следующая

– Это что? – ошарашенно спросил Сева.

– Это табор, – пояснил сопровождавший его цыган.

– А зачем?

– Поживешь тут пару дней. Спи. Ешь. Пей. В ус не дуй. Свобода. Чем плохо?

– А…

– Мы живем, и ты пару дней проживешь. Ничего, не умрешь, неженка.

– Ладно, – кивнул Сева…

Глава 37
Московские зачистки

– Обрисовываю ситуацию. Потерпевшие – председатель совета директоров крупнейшего французского банка «Лионский кредит», жена английского посла, председатель правления японской электронной корпорации, немецкий генерал – один из руководителей бундесвера… Ну и далее в том же духе, – описывал руководитель операции по пресечению преступлений шайки, которую предстояло брать. – Пять дипломатических нот поступило только за последние два месяца по поводу их деяний.

Инструктаж проходил в зале на четвертом этаже Петровки, 38, в шесть часов утра. Там собрались оперативники из всех муровских отделов, сотрудники ОМОНа.

– Вот план операции, – генерал прилепил на доску коряво нарисованную на ватмане схему, напоминавшую план битвы на Чудском озере. – Первая группа отсекает их от железнодорожной станции и задерживает всех подозрительных. Вторая – продвигается через лесополосу и выходит к лагерю. Третья заходит с юга и производит оцепление. Учтите, таких диких у нас давно не было. Вполне могут открыть стрельбу. Действовать жестко, но аккуратно. Там полно женщин и детей.

Прорабатывался план захвата цыганского табора из Закарпатья, уже три месяца терроризировавшего Москву. Он разбил стоянку в Ногинском районе. В восемь утра ежедневно толпы женщин с детьми направлялись в столицу – гадать, мошенничать, воровать. Их коронным трюком стала работа с иностранцами. Пацаны десяти-двенадцати лет от роду налетали на иностранцев, выходящих из машин, облепляли, вцеплялись как бульдоги. И пока ошарашенный гость Москвы пытался стряхнуть их с себя – выворачивали карманы. Кто-то попытался обработать их из газового баллончика – получил нож в бок.

– Предъявлять нам им нечего, – продолжил руководитель операции. – Детишки, которые совершали преступления, не достигли возраста уголовной ответственности. Так что собираем их, обыскиваем, находим деньги, на них покупаем билеты – вагон уже зафрахтован. Загружаем в поезд – и на родину. Решение обладминистрации об их выселении есть. Ясно?

– Ясно, – произнес старший омоновской группы, барабаня по ладони резиновой дубинкой…

Утренний подмосковный лес. Идиллия – пели птички, светило ласковое солнце, таял утренний туман. По лесу растягивалась цепочка одетых в серые куртки, с дубинами и автоматами омоновцев – экипировкой и внешним видом они чем-то напоминали партизан из старых фильмов. За деревьями виднелась просека с белыми пятнами палаток.

Тяжелые омоновские башмаки месили грязь и ломали сухие ветки.

– Вперед, – послышалась из рации команда.

Бойцы устремились вперед и с гиканьем, криками ворвались на территорию лагеря, состоящего из нескольких десятков палаток и шалашей. Дальше все стало еще больше напоминать старые фильмы о войне.

– На землю!

Сотрудники милиции знали, что церемониться с цыганами не рекомендуется – дороже станет. При задержании цыгане очень агрессивны, оказывают ожесточенное сопротивление. Особенно женщины – царапаются, лягаются, плюются, ругаются.

– Лежать, сказал! – орет омоновец цыгану, подсечкой сбивает его с ног и охаживает дубинкой.

– В круг, – другой омоновец пинком сопровождает визжащую цыганку в круг, куда собирают женщин и детишек.

Омоновцы споро работали дубинками и сапогами. Под тяжелыми ударами трещали и сыпались шалаши и рвались палатки. Растекалось по земле какое-то остро пахнущее куриное варево. Стоял женский вой, как от десятка милицейских сирен, перемежаемый такой матерщиной, что вяли даже привычные ко всему милицейские уши.

Муровский оперативник вспорол подушку, поднявшийся ветер кружил по поляне перья и пух, так, будто это снег. В самом центре «снегопада» по разбросанным вещам металась огромная муровская овчарка в поисках наркотиков, повизгивая от удовольствия и пытаясь кататься в перьях по земле.

Минут через пять все немножко успокоилось, начался личный досмотр и обыск. Когда перешли к досмотру вещей цыганок, вой и ругань поднялись с новой силой.

– На, смотри, сволочь, – цыганка задрала футболку и затрясла увесистыми грудями.

– Э, начальничек, нет ничего, – крикнула ее подружка, взмахнув навернутыми на нее, как листья капусты на кочан, несколькими платками и юбками.

– Чтоб ты сдох! Чтоб у тебя рак был! О, я вижу, будет у тебя рак. Будет, – орала еще одна цыганка оперативнику.

– Да у тебя самой рак, дура, – огрызался опер.

Муровцы оттащили в сторонку мальчишку лет десяти, по их мнению, никак не походившего на цыгана – белобрысого, веснушчатого.

– Ты кто такой? – спросил муровец, положив руку на плечо мальчишки.

– Цыган, – гордо отозвался мальчишка.

– А волосы что такие белые?

– Сделались, – нахально отозвался мальчишка.

– Выкрасил, что ли?

– Выкрасил.

Тут прислушавшаяся к беседе полная цыганка в ворохе ярких одежд и в майке с английской надписью, похоже, одна из авторитетов в таборе, заорала:

– И чегой-то вы к ребенку пристали?

– Помолчи, – отмахнулся оперативник, беседовавший с мальчишкой.

– Чего привязались-то?! Волосы белые, ха! У нас же не все черные. Белые тоже бывают.

Ее зычный голос, приправленный матом, был слышен далеко за пределами табора.

Между тем на брезент ложилась добыча – найденные оперативниками вещественные доказательства – доллары, юани, золотые кредитные карточки.

• Предыдущая
• 44/53
• Следующая