Тайна перстня Василаке

Оглавление

— Не стоит пороть горячку, — заметил адвокат. — Вы пока соберитесь с мыслями, отдохните от нашей болтовни, настройтесь на рабочий лад.

— Разумно, — скромно согласился я.

Адвокат протянул мне руку, я с легким сердцем пожал ее, стараясь не думать, какие последствия ожидают меня вслед за этим почти дружеским рукопожатием.

— Минуточку, минуточку! — охладил я радостный пыл собеседников. — Хороший конец — делу венец, а мы пока играем в одни ворота. Я тоже хочу получить свою долю.

— Банатурский, — изумился Миша-островитянин, — вы что, запамятовали: вы отдаете досье, мы — план подземной Москвы, естественно, копию плана?

— Помню, но… не держите меня за круглого дурачка, — упрямо возразил я, пытаясь заглянуть в будущее, проникнуть в далеко идущие планы русских киприотов, — вы же сказали: это — начало долгого и взаимовыгодного сотрудничества. Я, как выразился хозяин почтенного дома, писатель, беден, как церковная крыса, поэтому…

— Ваши конкретные условия? — деловито произнес адвокат. Казалось, он готов был заплатить, не торгуясь, любую сумму. — Назовите ваши условия, и мы обсудим их.

— Нас с Музыкантом пригласили сюда, на остров, якобы для публичных выступлений. На родине я, как член союза писателей, получаю за часовое выступление…

Мои наглые требования перебил телефонный звонок. Миша-островитянин переглянулся с адвокатом. Эдик кивнул головой, и Миша взял трубку, затем тотчас передал ее адвокату. Эдик вдруг вытянулся в струнку, будто на другом конце провода был, по меньшей мере, премьер-министр Греции. Почтение и подобострастие застыли на его лице. Короткий разговор шел на непонятном для меня языке.

— Боже! Какие важные люди нам звонят! — съехидничал я, отлично понимая, что адвокату, да и Мише-островитянину сейчас было не до моих плоских шуток. И точно: Миша показал мне здоровенный кулачище. — Что за манеры! — притворно удивился я, не спуская глаз с благоговейного лица адвоката. — С кем это адвокат беседует, если не секрет?

— С королем! — совершенно серьезно ответил Миша-островитянин, загородив рот ладонью. Он также не спускал глаз с шефа.

— На каком, интересно, языке? — на душе у меня полегчало. Сделка, которую мы почти оговорили, меня вполне устраивала: получить кучу денег ни за что было огромной удачей. Старался не вникать в глубь их планов, зачем им досье.

— Вы что, не слышите, — наклонился ко мне Миша-островитянин, — я поясняю: шеф говорит на новогреческом.

Вернув трубку Мише, адвокат Эдик обернулся ко мне. Лицо его отражало целую гамму чувств: от решимости до испуга. Я сразу понял: разговор с невидимым собеседником касался моей скромной персоны.

— Сейчас, господин Банатурский, мы втроем поедем в гости к одному из самых влиятельных людей нашего демократического острова.

— Он — человек состоятельный?

— Не говорите глупостей! — обрезал адвокат. — Влиятельные люди нищими не бывают. Итак, господин писатель, прошу вас запомнить: во время беседы никаких лирических разглагольствований, никаких ваших хохмочек не употреблять. Каждая минута этого человека стоит очень дорого.

— Что же, мне молчать и слушать?

— Ваше дело слушать и отвечать на его вопросы. Односложно: «да», «нет».

— А что за деятель, к которому направляемся — губернатор, известный писатель?

— Меньше вопросов, Банатурский! Одно скажу: нас ждут там, куда опаздывать не рекомендуется! — Миша первым шагнул к выходу. — Ну, как говорят у вас в России, ни пуха, ни пера, ни острого топора!

— К черту! — отозвался адвокат, усаживаясь на «руководящее» место рядом с водителем…

КАК НАС УЧИЛ ТОВАРИЩ ЛЕНИН

И снова я мчался по Кипру, не зная куда. Боковые стекла «симки» имели особые свойства: сопровождающие видели меня отлично, зато я не видел ни сидящих впереди, ни пейзажа, ни дороги.

Закрыв глаза, стал мысленно готовить себя к самому худшему. И поймал себя на мысли, что исчезло навязчивое видение — сердце теленка, утыканное иглами. Да и мои дальние предки, женщина-шаманка и воин-наемник, вестники опасности, не появлялись. Это был добрый знак.

Чтобы скоротать время, я начал представлять будущего собеседника. Несомненно, он очень богат, иначе не стали бы вытягиваться в струнку, даже когда разговаривали с ним по телефону, не бедные мои бывшие соотечественники, а коль богат, значит всесилен…

Когда наша автомашина остановилась, подбежавший служитель распахнул дверцы, голова моя закружилась, как в полдень воскресного дня в ГУМе. Правда, была существенная разница: в ГУМе голова кружилась от спертого воздуха и духоты, здесь, наоборот, от опьяняющих запахов. Наверное, это могло показаться неприличным — я долго не решался отходить от машины, не мог сдвинуться с места. Адвокат и Миша не торопили, кажется, они меня понимали: мы находились в Эдемском саду, не иначе. Где еще можно было увидеть эдакую благодать?

Человек привыкает к постоянству и в соответствии с ним судит о природе, хорошо ему знакомой, вот и я, в который раз, дал волю своей буйной фантазии и… промахнулся. Судил со своей российской колокольни. То, что предстало перед моим взором, не укладывалось в сознании: на взгорке, перед самым берегом моря, стоял белоснежный дворец, окруженный апельсиновыми рощами и фигурными клумбами белых, черных и красных роз. Над куполом дворца парили чайки, то и дело оглашая окрестности надрывными криками. Но более всего меня поразили огромные венецианские окна, вместо привычных стекол в них были вставлены резные мозаичные квадраты.