По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его д

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая

— У меня таких сомнений нет. Только у Павельского был повод к преступлению. Он убил любовника жены. Старо как мир. А если говорить о коварстве… Обманутые мужья часто убивают и любовника, и жену. Помреж изобрел кару пострашнее. Любовник должен был погибнуть от руки возлюбленной — Макиавелли бы такого не выдумал. Вы, пан прокурор, сами видите, что Павельский человек с головой. Взять хотя бы его показания и письма. Из любой ситуации выпутывается.

— Так, как выпутывался бы невинный. Если хоть на миг поверить в его невиновность, поведение Павельского становится вполне естественным. И выйдет, что он не дьявольски, по вашему выражению, ловок, а просто говорит правду.

Капитан с любопытством глянул на Ясёлу.

— Вы, пан прокурор, заговорили, как адвокат Павельского.

— Есть, вероятно, один шанс из миллиона, что помреж невиновен. И когда я думаю: а вдруг он и вправду невиновен, но будет приговорен к смерти, мне делается не по себе. У тех, кто играет в лотерею, шансов на главный выигрыш один не к миллиону, а к десяти миллионам. И чуть не каждую неделю кто-то выигрывает. Я опасаюсь судебной ошибки, в которой была бы и моя вина. До конца жизни я бы себе этого не простил.

— Для меня дело ясно. Не предвижу никаких неожиданностей.

— Я бы так не говорил. Доводы Павельского не лишены оснований. Он вправе защищаться, и надо разобраться во всех неясностях.

— Пан прокурор, я еще вчера хоть ни в чем не сомневался, но просто для очистки совести и не желая, чтобы защитник потом распространялся насчет «пробелов в следствии», решил этими пробелами заняться. О них в основном пишет и Павельский. Я говорил с сотрудниками, осматривавшими театр. И те, черт возьми, признались, что обшарили все здание, а про столик начисто забыли. Даже в ящик не заглянули. Я их отругал, но что теперь поделаешь? Ничего не поправить. Сознаюсь, моя оплошность, и защитник на суде придерется. И, увы, будет прав. Всегда так, когда сам недоглядишь. Я возлагал надежды на обыск в доме помрежа и поехал с опергруппой туда. За день пришлось обыскать здание театра и еще пятнадцать квартир, кроме квартиры Павельских. Иначе можно было вспугнуть преступника. Из-за спешки и все упущения. Арестованный напрасно обвиняет меня в пристрастности, хоть я и не скрываю, что в виновности его убежден.

— Значит, все-таки не исключено, что во время обыска пистолета за столиком не было. А следовательно, нет и доказательства, которое заставит Павельского признаться. Есть лишь косвенные улики. Правда, очень серьезные.

— Сейчас мои люди выясняют, как было дело с гвоздем в столе. Вчера-то я брал Павельского на пушку, когда сказал, что есть свидетель, видевший, кто этот гвоздь забил. Уверен был, что это будет последняя капля и Павельский выложит всю правду. Но он опять ускользнул. Признался, что гвоздик забил он, и сплел довольно складную историю насчет летней жары. Я чуть не лопнул с досады, когда увидел, что и тут он вывернулся. Дьявольски ловок!

— А может, — прокурор снова засомневался, — он говорит правду?

— Тем хуже, для него. Никто ему не поверит.

— Это-то и страшно. Иногда меня даже пугает обилие имеющихся у нас улик.

— Но мотивы, пан прокурор, мотивы! Ни у кого другого мотива нет. Даже Павельский в своем трактате признал это вместе с фактом, что у него-то такой мотив был.

— А вдруг существует мотив, о котором никто и понятия не имел? Старые счеты, кровная месть, да бог знает что! Упорство, с каким Павельский твердит о своей невиновности, странно и непонятно. Здесь что-то есть. Что-то, не позволяющее мне закрыть следствие и составить обвинительный акт, хотя улик больше чем достаточно. Всякий юрист — и прокурор, и защитник — стремится выиграть процесс на основании косвенных улик. Многие этим составили себе имя. Обвинять на основании косвенных улик можно, если ты убежден, что подсудимый виновен. И напротив, если защитник не будет в невиновности клиента абсолютно уверен, он проиграет. Боюсь, что пока не могу обвинять с полной уверенностью. Лишь процентов на девяносто я убежден, что он убил Зарембу.

— Эта неуверенность прямо как болезнь. Передается от одного к другому, хоть улик против Павельского все больше. Вот и любовница Зарембы усомнилась в виновности мужа.

— А вы, капитан?

— Я — нет. Хоть и жаль мне человека и не хочется видеть его на виселице. Потому и стремлюсь разобраться в деле. Любая мелочь в пользу помрежа попадет в материалы следствия. Но попадет и то, что может его совсем погубить.

— Я как раз и хочу, чтоб мы были совершенно беспристрастны.

— Пан прокурор, можно позвонить в управление?

— Пожалуйста.

Капитан Лапинский внимательно выслушал доклад подчиненного. Потом обратился к прокурору.

— Есть данные насчет гвоздя. Павельский сказал правду. Он прибил гвоздик на глазах у нескольких человек и несколько дней вешал на него полотенце… Но ведь он мог так делать для отвода глаз, уже задумав спрятать там пистолет. Вот проклятое дело!

— Проклятое, — согласился прокурор.

Глава XI
ДНЕВНИК АРЕСТАНТА

Дни тянутся тусклой вереницей, похожие друг на друга как две капли воды. Не знаю подчас, когда воскресенье, а когда другой день недели. Три раза в день двери открываются, появляются двое заключенных в сопровождении охранника. Быстро подают еду, а пан надзиратель следит, чтобы никто не заговорил с человеком, у которого на двери камеры белая буква «И» на красном фоне. Строгая изоляция. Примерно около одиннадцати утра камеру снова отворяют. Звучит команда «на прогулку». Надеваю пальто (Баська, против моего желания, регулярно передает посылки с едой и одеждой) и в сопровождении другого охранника спускаюсь вниз. Отодвигается решетка, и мы выходим во двор. От рассвета до темна люди здесь молча ходят по кругу. Заключенные, согласно правилам, имеют право на ежедневную прогулку.

• Предыдущая
• 35/37
• Следующая