Солнечная буря

• Предыдущая
• 26/86
• Следующая

От возмущения у него тряслись руки.

Монс достал гарнитуру и теперь мог звонить, одновременно нажимая кнопки на клавиатуре компьютера. На всех номерах — долгие гудки, никто не отвечает. После выпуска новостей телефоны у всех наверняка раскалились. Остальные учредители недоумевают по поводу того, что одна из его помощниц юриста по вопросам налогообложения оказалась в Кируне и сбивает с ног журналистов. Проверив свой телефон, он обнаружил, что у него пятнадцать сообщений. Пятнадцать!

Глядя из телевизора прямо на Монса, Карл фон Пост доложил о том, как проходит расследование. Прозвучали обязательные заверения, что следственные мероприятия идут полным ходом: допросы членов общины, опрос местного населения, поиски орудия убийства. Прокурор был элегантен в сером шерстяном пальто, с шарфом и перчатками в тон.

— Ишь вырядился! — процедил Монс Веннгрен, не отдавая себе отчета в том, что фон Пост одет совершенно так же, как он сам.

Наконец-то кто-то изволил снять трубку, и Монс услышал недовольный голос мужа одной из учредительниц. Она вышла замуж во второй раз за мужчину намного моложе себя, который хорошо жил за счет своей преуспевающей жены, делая вид, что учится — или чем он там еще занимается.

«И не фиг отвечать мне таким недовольным тоном», — подумал Монс.

Когда коллега взяла трубку, разговор получился коротким.

— Мы можем встретиться прямо сейчас? — раздраженно выпалил Монс. — Что значит «среди ночи»?

Он посмотрел на свои часы марки «Брейтлинг». Четверть пятого.

— Ну хорошо, — проговорил он. — Тогда встретимся в семь утра. Раннее совещание за завтраком. Надо постараться собрать и всех остальных.

Закончив разговор, он отправил сообщение Ребекке Мартинссон. Она тоже не брала трубку. Он захлопнул компьютер, поднялся и только теперь обнаружил, что залитые молоком брюки прилипли к ногам.

— Чертова кукла, — прорычал он, стаскивая с себя брюки. — Чертова кукла!

И был вечер, и было утро
День второй

Инспектор полиции Анна-Мария Мелла спит беспокойным сном. Небо закрыто облаками, в комнате кромешная тьма. Словно Бог возложил десницу свою на город, как ребенок накрывает ладонью убегающее насекомое. Теперь никто не убежит, не скроется.

Не просыпаясь, Анна-Мария мотает головой, пытаясь сбросить с себя голоса и лица вчерашнего дня, пробравшиеся в ее сон. Ребенок сердито брыкается в животе.

В этом сне прокурор фон Пост наклоняется над Санной Страндгорд и пытается добиться ответа, которого у нее нет. Он давит на Санну и угрожает допросить ее дочерей, если она не будет говорить. И чем сильнее он настаивает, тем больше она закрывается. Под конец она уже совсем ничего не помнит.

— Что ты делала в церкви среди ночи? Что заставило тебя пойти туда? Что-нибудь ты же должна вспомнить! Ты видела там кого-нибудь? Ты помнишь, как звонила в полицию? Ты была в ссоре с братом?

Санна прячет лицо в ладони.

— Я не помню. Я не знаю. Он явился ко мне среди ночи. Вдруг я увидела, что Виктор с печальным лицом стоит у моей кровати. И когда он исчез, я поняла — что-то случилось.

— Исчез?

Вид у прокурора такой, словно он не знает, смеяться ему или залепить ей пощечину.

— Подожди-ка, к тебе явилось привидение и ты поняла, что с твоим братом что-то случилось?

Анна-Мария стонет во сне, так что ее муж Роберт просыпается. Он приподнимается на локте и гладит ее по волосам.

— Тсс, Мия-Мия, — шепчет он.

Снова и снова произносит он ее имя и гладит жену по соломенным волосам. Вдруг она глубоко вздыхает и расслабляется. Лицо становится спокойным, стоны прекращаются. Когда ее дыхание снова делается ритмичным, он тоже засыпает.

Те, кто знает фон Поста, убеждены, что он прекрасно спит этой ночью, насытившись всеобщим вниманием и мечтами о светлом будущем. Он должен мирно покоиться в своей кровати с удовлетворенной улыбкой на губах. Но и фон Пост кидается во сне из стороны в сторону и сжимает челюсти так, что зубы скрипят. Его сон всегда таков. События сегодняшнего дня ничего не изменили.

И Ребекка Мартинссон? Она лежит в раздвижной кровати на кухне в доме своих бабушки и дедушки. Ее дыхание спокойное и ровное. Чаппи охотно устроилась рядом с ней, и Ребекка крепко спит, обняв теплое собачье тело, почти зарывшись в густую черную шерсть. Звуки внешнего мира сюда не долетают — ни гул машин, ни рев самолетов. Никаких подгулявших ночных прохожих, никаких струй дождя по стеклу. В комнате бормочет спящая Лова и крепче прижимается к Санне. Дом потрескивает и поскрипывает, словно ворочается во сне.

* * *

18 февраля, вторник

Около шести Чаппи разбудила Ребекку, прижавшись мордой к ее лицу.

— Привет, подружка, — прошептала Ребекка. — Чего тебе? Пописать захотелось?

Найдя на ощупь ночник, она зажгла свет. Собака подбежала к входной двери, заскулила, вернулась к Ребекке и снова требовательно уткнулась мордой ей в лицо.

— Понимаю, понимаю.

Ребекка села на край кровати, завернувшись в одеяло. В кухне холодно.

«Все здесь напоминает о бабушке, — подумала она. — Кажется, не далее как вчера я спала с ней на этом диване и лежала в теплой постели, пока она разводила утром огонь в печи и варила кофе».

Она видела перед собой Тересию Мартинссон, сидящую за столом и скручивающую утреннюю сигарку. Бабушка не тратилась на покупку дорогой бумаги, использовала газеты, аккуратно отрывая поля от вчерашнего номера «Норрбот-тенскурирен». Получалась широкая полоска бумаги, свободная от типографской краски, прекрасно подходившая для ее целей. Она насыпала туда горсть табаку и скручивала большими и указательными пальцами тоненькую самокрутку. На бабушке был синтетический рабочий халат в синюю и черную клетку, серебристые волосы аккуратно заправлены под косынку. В хлеву уже мычали коровы, подзывая ее.

• Предыдущая
• 26/86
• Следующая