Хочешь выжить – стреляй первым

Оглавление

– Он сам напросился.

Сержант некоторое время смотрел на тело Ножа, потом развернулся ко мне:

– Тебя как зовут?

После некоторой заминки, я сказал:

– Джон.

– Просто Джон, и все?

Я вспомнил, как меня прозвали зэки в тюрьме:

– Джон Непомнящий Родства.

После моих слов Сержант только что на месте не подпрыгнул от возбуждения:

– Так это ты замочил Виста?!

Я допустил ошибку, но, к сожалению, понял это слишком поздно. Отрицать было бесполезно.

«Если что не так, придется делать ноги».

– Я, – ответил ему я и напрягся, готовый к любому исходу, но, к моему вящему удивлению, мои сомнения развеял не Сержант, а громила по кличке Бык:

– Этот шакал уже давно напрашивался на перо в бок. Так что…

– Бык, – резко перебил его Сержант, – забирай этого дохляка и вези к тетке Молли. Пусть ставит его на ноги.

Громила без особого напряжения вскинул себе на плечо тело Ножа, после чего двинулся в проход между штабелями досок.

– А ты, – Сержант повернулся ко мне, – пойдешь со мной. У меня к тебе разговор есть.

– Хорошо. Эй, Дикки! Я буду вечером. Да не забудь у бригадира забрать мои деньги!

Это было сказано не столько для Дикки, сколько для бригадира, понуро стоявшего у штабеля с досками. Вид у него был как у только что наложившего в штаны человека, впрочем, может, так оно и было.

Некоторое время мы шли молча. Я смотрел по сторонам, все еще играя под простачка. Нетрудно было заметить, что скелетообразного человека, идущего рядом со мной, знают почти все, кто встречался нам по дороге. Если на меня бросали любопытные взгляды, то с ним здоровались с подчеркнутым уважением, а он отвечал только некоторым, да и то, небрежным кивком головы. Из его поведения нетрудно было сделать вывод, что Сержант – одна из шишек в банде Мясника. Не успели мы выйти за ворота порта, как он неожиданно спросил:

– Ты выступал в своей России на ринге?

Вопрос меня озадачил, некоторое время я обдумывал ответ, затем сказал:

– Можно сказать и так.

Мой ответ Сержанту не понравился. Рот скривился в злой ухмылке:

– Не крути, парень. Отвечай, как есть.

– Выступал.

Я занимался боксом до армии, потом еще какое-то время, когда служил. Выступал за округ, получал призовые места, но дальше не пошел, хотя мне пророчили неплохое будущее в этом виде спорта.

– Хм. Видно, неплохо, раз сумел отделать Боксера Джима. Тот в свое время даже пробовал выступать в классе профессионалов. Правда, далеко не пошел. Слабоват в коленках оказался, да и пил много. Я тебе, что хотел сказать, парень. Нам нужен боец для выступлений на арене. До этого у нас выступал Джимми, которого ты сегодня хорошо отделал, но он так часто прикладывается к бутылке, что его пора уже менять. Да и сказать честно, приелся он публике. Мы иногда приглашаем бойцов со стороны, но наемники частенько влетают нам в копейку. Ты нам подойдешь. Возражений не принимаю. При другом раскладе ты бы сейчас рыб кормил. Надеюсь, это тебе понятно?!

– Еще бы не понять!

– Мне вот другое интересно. Ты чего не удрал? Время ведь у тебя было.

Я замялся. Незачем было цеплять к себе Дикки. Похоже на то, что наши пути с ним разошлись.

– Ладно. Не хочешь, не говори. Я и так узнаю.

Глава 3

Город в те годы полностью отвечал словам преподобного Тэлмеджа, известного проповедника, который назвал его «современной Гоморрой». Еще он так сказал о Нью-Йорке в своем выступлении в Бруклинской церкви: «Город, став прибежищем для убийц, проституток и аферистов, умирает на наших глазах, корчась в развалинах и вывалявшись в мусорных свалках, помоях и конском навозе».

Крысиные бега, игорные притоны, китайские опиумные курильни, кварталы красных фонарей, салуны и бары, где продавали суррогат виски по десять центов за порцию. Все это было неотъемлемой частью Нью-Йорка второй половины девятнадцатого века. Завсегдатаями подобных заведений в основном были карманники, бандиты, убийцы и аферисты, наводнившие город. Десятки банд держали в страхе целые районы. В ночное время суток в некоторых районах города человеческая жизнь стоила ровно столько, сколько находили у трупа в карманах, и, чтобы выжить на улицах Нью-Йорка, нужно было иметь жесткость, хладнокровие и полное безразличие к своей и чужой жизням, так как здесь жили, придерживаясь только одного правила: «Каждый сам за себя».

* * *

Мне сняли комнату в квартале от клуба Мясника, где предстояло выступать. Темная комнатушка с грязным, мутным окном. Койка, шкаф и умывальник – это все, что составляло меблировку этой дыры, впрочем, ничего другого в нее бы и не поместилось. Единственное, что меня хоть немного радовало, так это то, что за эту дыру мне не приходилось платить. Три раза в неделю я тренировался, а по субботам и воскресеньям выступал на арене. Сначала была заранее объявленная схватка с кем-нибудь из боксеров или борцов, уже заработавших себе имя выступлениями на арене, потом минут через двадцать приглашали всех желающих помериться силами с победителем. Приз победителю – пятьдесят долларов. К моему удивлению, среди зрителей находилось немало любителей помериться силами с профессионалами. К последним, в своем большинстве, относились матросы с кораблей. Дрались они зло и жестко, применяя весь набор запрещенных приемов, которые только мог придумать человек в ущерб своему ближнему.

За каждый такой вечер я получал пятнадцать долларов. В дни, свободные от тренировок и выступлений, работал в заведении, принадлежавшем Мяснику, охранником и вышибалой. Кабак представлял собой смесь бара и танцевальной площадки. Столиков как таковых здесь не было. Вдоль двух стен стояли длинные скамьи, а захотелось выпить – иди к стойке. Внутри заведение Мясника представляло собой, если можно так выразиться, дешевую пышность. Бумазейные занавеси, грубая лепнина и вперемешку развешанные по стенам картины и литографии на фривольные и морские темы. Назывался кабак «Путеводная звезда», а ниже названия на огромных железных крюках перед входом болталась вывеска «Большие вечерние танцы». Женщин в него пускали бесплатно, а вот мужчинам приходилось платить за право потанцевать и выпить – двадцать пять центов.