|
Оценить:
|
Страж фараона
- Предыдущая
- 49/109
- Следующая
49
– Они?.. – Бровь царицы вопросительно приподнялась.
– Они давно знакомы. Мудрый жрец был наставником Сенмута и знает о его достоинствах больше меня. Если помнишь, владычица, я много лет провел на чужбине, разлученный с братом...
Она кивнула:
– Я помню. И раз ты просишь, я посоветуюсь с Инени, как наградить твоего родича. Ты доволен?
История должна идти своим путем, подумал Семен и, упав на колени, пробормотал:
– Щедрость твоя подобна разливу Хапи в месяц атис... Ты даруешь благополучие и счастье, ты – ветер, несущий лодку с милостями всех богов Та-Кем... Тысячу раз припадаю к твоим стопам, целую прах и молю, чтобы Амон даровал тебе...
Маленькая ладонь звонко хлопнула по подлокотнику кресла.
– Хватит! Я уже верю, что ты не забыл слова почтения, хоть прожил много лет с дикарями-нехеси! Встань! Теперь я хочу услышать, чего ты хочешь. Не для брата, который красноречив и умен, а для себя.
Семен поднялся на ноги и бросил взгляд на женщину в кресле меж двух пылающих огней. Казалось, она чего-то ждала.
– Я прошу лишь об одном, великая госпожа: позволь мне высечь в камне твой прекрасный лик. В темном граните, который привозят из каменоломен Рахени... Эта работа будет долгой, и время от времени мне надо смотреть на тебя, чтобы каменная царица была похожа на живую. Только смотреть! Если не сочтешь это дерзостью...
– Только смотреть... – повторила царица, пристально глядя на него. Потом махнула рукой в сторону колоннады. – Иди, ваятель Сенмен! Гребцы ждут, и Хенеб-ка проводит тебя к лодке. Может быть, ты еще успеешь выспаться.
Не поворачиваясь к ней спиной, Семен поклонился, отступил на несколько шагов, и когда массивные колонны уже закрыли фигурку женщины, он различил ее слова:
– Только смотреть! Хорошо, ваятель Сенмен, я подумаю.
Глава 7
ФРАГМЕНТЫ И ОСКОЛКИ
Хочу, чтоб знали: царице нашей, великой Маат-ка-ра – да будут с ней жизнь, здоровье, сила! – непросто досталась власть. Многие люди, жрецы, семеры и воины трудились для этого, желая видеть ее на престоле Обеих Земель и пасть к ее ногам. Страж, друг мой, потрудился тоже – я думаю, более прочих, ибо сказал мудрое слово в решающий час и сделал то, что было сказано. Помню, как я пришел к нему – пришел в отчаянии, ведь задуманное нами могло обрушиться и раздавить нас всех, как давит бычье копыто едва взошедшие всходы! Помню тот день...
Тайная летопись жреца Инени
Шло время, стремительной чередой бежали месяцы; прохладный фармути сменился пахоном, когда собирали первый урожай пшеницы, затем наступил пайни, более жаркий и сухой, знаменовавший начало сезона шему – Засухи. Солнце все щедрей изливало на землю свет и тепло, река обмелела и сузилась, зелень уже не радовала глаз весенней свежестью, а стала блекнуть, и казалось, что пески пустыни шаг за шагом приближаются к полям и садам, будто собираясь слизнуть их и перемолоть в желтых клыках дюн. Шло время...
Бывали дни, когда Семен не успевал следить за стремительным бегом минут и часов, – работа поглощала его, и, сражаясь с неподатливым гранитом или осторожно шлифуя мягкий известняк, он словно погружался в иное измерение, где не было различий между Та-Кем и Россией, меж каменным молотом и стальным, меж прошлым и будущим. Время как бы проваливалось куда-то, соединяя утреннюю зарю с вечерней, прыгая, как водопад среди камней, и звон его колоколов, что отмеряли уходившие мгновенья, был почти не слышен.
В другие дни, когда работа не ладилась или ее прерывали раздумья, время из водопада превращалось в водоворот, круживший слова и мысли, события и лица; секунды растягивались, капли в стеклянной клепсидре лениво скользили одна за другой, падая в сосуд, и между их ударами, казалось, проходила вечность. В такие моменты Семен вдруг ощущал с особой остротой, что погрузился в прошлое, в седую древность: триста лет до войн троянцев с греками, тысяча – до марафонского сражения, тысяча четыреста – до Мария, Суллы и Юлия Цезаря. И еще столько же – до Куликовской битвы, Жанны д'Арк и Тамерлана...
Но время все-таки шло, что-то изменяя в нем, даруя новые привязанности и привычки, обтачивая с тем же усердием, с каким он шлифовал и резал камень. И это давало свои плоды; теперь, когда он провел в долине Хапи почти четыре месяца, новая жизнь уже не казалась ему затянувшимся сном. Скорее, многоцветной мозаикой, сложенной из воспоминаний, фрагментов и осколков.
* * *
Ако, телохранитель-кушит, соратник по экспедиции в Шабахи, явился пьяным. Не так чтобы в стельку – все же приковылял домой, вполне ворочая языком, но на ногах держался плохо. Мерира, Анупу и Техенна оттащили его к речному берегу, прополоскали и положили в камышах, подальше от хозяйских глаз, – сушиться. Из двух хозяев был в наличии Семен – солнце стояло еще высоко, и брат не вернулся из южного храма Амона.
Мерира ругался. По возрасту и опыту он был старшим среди слуг и правил ими столь же уверенно, как лодкой в бурных водах Хапи.
– Пивной кувшин! Пьешь, а нам таскать такую тушу! Чтоб коршун выклевал твои глаза! Чтоб Сетх проткнул тебя колом от глотки до задницы! Так, чтоб пиво излилось с мочой!
– При чем здесь пиво? – сказал Анупу, принюхавшись. – Вино! Финиковое вино, клянусь золотыми стопами Хатор!
– Финиковое пиво, – возразил рыжеволосый ливиец Техенна, присев на корточки рядом с приятелем. – Что, я не знаю, как оно пахнет?
– П-пиво, – подтвердил кушит, – и в-вино... Н-но финн... финн-ков-вое... Эт т-точно!
– Сын гиены и сам гиена! – рявкнул Мерира. – Чтоб твоя мать под ливийца легла!
- Предыдущая
- 49/109
- Следующая
