Три глаза и шесть рук

Оглавление

112

— Какие еще евреи? — спросил Сигизмунд.

Я запоздало вспомнил, что к его двадцать девятому веку разделение на расы и нации давно осталось в прошлом.

— Не важно. Главное то, что нам пора сваливать, пока есть время. Мы и так задержались…

К нам подошли граф Этьен с переводчиком. Предводитель отряда крестоносцев благожелательно улыбнулся Сигизмунду (на меня он по-прежнему смотрел неприязненно и с подозрением) и что-то сказал. Переводчик со скучающим видом перевел:

— Мой господин восхищен вашим исскуством в бою без оружия. Вы первый, кому удалось не проиграть ему в этом виде сражения. Он предлагает немного отдохнуть, и продолжить наш поединок, чтобы все же выяснить, кто из вас окажется лучшим.

— Передайте графу мою благодарность, — кивнул Сигизмунд. — Я с большим удовольствием принимаю его предложение.

Я подождал, пока переводчик окажется вне зоны слышимости, и коротко потребовал:

— Напяливай скафандр. Уходим.

— Я отказываюсь! — стал в позу принц. — Эти люди надеются на нас!

— Угу. Понятно. Продолжаем играть в героя. Что ты предлагаешь, отстреливаться до последнего патрона?

— Хотя бы так.

— И что это решит? Да мы ни хрена не изменим! С чего ты вообще взял, что они чем-то лучше этих крестоносцев? Через полвека они знаешь как отыграются!

Сигизмунд продолжал укоризненно смотреть на меня.

— Ох какой же идиот… — простонал я. — Да пошел ты!… Дыню тебе в рот… Пожалуйста, оставайся тут, защищай этих феллахов! Может, еще и калифом сделают! Посмертно… Я-то всегда успею смыться — не в другой мир, так хоть по воздуху! А ты оставайся, плевал я на тебя! И на дедушку твоего плевал! Нужен он мне триста лет — миров полно, подыщу себе другого Императора! Тьфу на вас на всех, придурки!

Неожиданно я заметил, что камера в плече скафандра направлена прямо мне в лицо. Вся злость сразу куда-то испарилась. Немало этому помог и Рабан, тоскливо захныкавший у меня в голове от боли. Мне стало так стыдно, как будто хомячка пнул.

— Ты что, все еще записываешь? — осторожно уточнил я.

Сигизмунд молча кивнул.

— Этот кусок потом сотрешь. Я сам прослежу. Ладно уж, хрен с тобой, попробуем что-нибудь сделать… Эй, ты, дед, подь сюды!

Старейшина тут же подбежал, как послушная собачка. Роль хвостика играли еше несколько мужиков.

— Значит, так. Я отправляюсь к Аллаху и спрошу у него совета… А вы ждите. Твое Высочество, займи чем-нибудь этих рыцарей.

— Чем? — растерялся Сигизмунд.

— Да хоть песни им пой! Чем угодно! Пушку не теряй, если что — держи оборону. У тебя там сколько патронов?

— Полного заряда хватает на пятьдесят выстрелов. Батарея сама со временем подзаряжается, где-то за сутки…

Я быстро произвел расчет. Сигизмунд стрелял трижды, я — один раз, вхолостую. Значит, осталось сорок шесть «патронов». А рыцарей всего с полсотни. Проблем возникнуть не должно…

— Угу. В общем, жди.

ГЛАВА 26

Ловкость рук — и никакого мошенничества!
Дэвид Копперфильд

Я стартовал со скоростью хорошей ракеты. С земли за мной зачарованно следили сотни глаз — одни с ужасом, другие с восхищением. Рыцарскому спецназу через переводчика объяснили, что я полетел советоваться с Аллахом, и они моментально подняли возмущенный шум. Но никто не сдвинулся с места.

Плохо, что небо такое чистое. Ни одного облачка, чтобы замаскироваться! Пришлось просто подниматься как можно выше и надеяться, что среди вражеского войска не окажется никого столь же зоркого, как я. Расстояние, разделяющее наступающих крестоносцев и деревню, я преодолел за несколько минут и аккуратно завис прямо над войском.

Армия крестоносцев, ползущая по пустыне, напоминала колоссальную гусеницу. Она растянулась на несколько километров и двигалась очень медленно. Видимо, крестоносцы не слишком торопились к Гробу Господню.

Впереди шла конница — несколько тысяч латников с копьями, высоко поднятыми штандартами, разнообразными гербами на щитах. Интересно, а им не жарко в этих доспехах? На аравийском солнышке они должны здорово раскалиться…

Следом двигалась пехота и обозы. Пехотинцев было в несколько раз больше, но вооружены они были куда как хуже, и доспехи на них были пожиже. А в обозах кучами везли награбленное, провизию, раненых и прочее добро, не способное передвигаться самостоятельно. Там же я заметил немало женщин явно нетяжелого поведения — маркитантки.

— Где тут самый главный? — деловито поинтересовался я, осматривая караван сверху.

Держался я на такой высоте, чтобы мне было все видно, а вот меня — нет. Если кто и заметит, примет за ворона или грифа…

— Главных здесь несколько, — хмыкнул Рабан. — Вон тот в рясе — Петр Пустынник. Он пришел самым первым, с войском простолюдинов, и первым же потерпел поражение. Но на него можешь не обращать внимания, сейчас он уже ни на что не влияет. Сейчас самый влиятельный жук — герцог Готфрид Бульонский. Вон тот, толстый, который впереди всех гарцует. Он и Иерусалим возьмет, и править там потом будет. Вообще-то в самом начале крестоносцев было полтораста тысяч, но повоевали уже немало, так что три четверти войска потихоньку рассосалось. Зато остались как раз самые крутые и упертые!

— Угу. Понятно. А как ты думаешь, что будет, если я этого Готфрида сейчас убью?

— Ну-у-у… — задумался Рабан. — Точно сказать невозможно, но думаю, они на пару-тройку дней задержатся, переругаются все, потом выберут нового лидера и попрут дальше. Готфрид все-таки не Чингисхан и не Аттила, из-за него они назад не повернут. Сами управятся…