Три глаза и шесть рук

Оглавление

— Ну и когда же разразилась война?

— В тысяча восемьсот девяносто седьмом. Причем сразу атомная — Рейерман не разменивался на мелочи. Первое, что он сделал, — сбросил одну из самых мощных бомб на Краков.

— И тут с Польши начали!

— Такая уж судьба у нее, видать. Впрочем, остальной мир подключился очень быстро — новое оружие швейцарского диктатора никому не понравилось. До этого момента на то, что там творилось, смотрели сквозь пальцы: мол, внутренние проблемы, — но когда Архистратигу показалось мало его крошечного государства…

— Угу. Хорошо, я понял — переходи сразу к концу.

— Извини, патрон, увлекся. Ну вот, Первая Мировая здесь продолжалась почти девять лет. Всего через двенадцать лет после ее окончания началась Вторая Мировая. Собственно, все эти шесть войн — это одна колоссальная война с небольшими мирными промежутками. Шестая Мировая закончилась в две тысячи одиннадцатом году, и с тех пор в этом мире войн не было. Просто больше некому стало воевать. В конечном счете выжили какие-то несколько тысяч, попрятавшиеся по разным медвежьим углам. Естественно, минуло три с половиной века, теперь здесь населения побольше… Но все равно мало, и жизнь у них поганая — радиоактивный фон за это время стал почти нормальным, но планета напоминает тлеющий уголек.

— Угу. А вот объясни-ка — что это за тачка и откуда она здесь взялась?

Рабан на некоторое время задумался. Действительно, загадка — если в этом мире от цивилизации не осталось почти ничего, что здесь делает эта штуковина?

— Такие автомобили изготовляли в Североамериканских Штатах Свободной Америки в промежутке между Пятой и Шестой войнами, — наконец промямлил он. — До реактивного двигателя они не додумались, зато умудрились изобрести антигравитацию. А вот почему она тут валяется… Ума не приложу — разве что тоже сохранили несколько штук в каком-нибудь бункере. А какая разница?

— Угу. Я понял. Рабан, нас здесь что-нибудь задерживает?

— Все понял, патрон. Ллиасса аллиасса алла и сссаа алла асссалла! Алиии! Эсе! Энке идиалссаа оссса асса эл-леасса оссо иииииии! Эссеееаааааааа! Алаасса!

Сумрачный свет апокалиптического мира померк, сменившись другим — мягко-голубым. Такой цвет обычно окрашивает небо особенно приятным утром. Только вот в этом мире небо было сразу со всех сторон!

Я в ужасе замахал крыльями, оказавшись где-то в поднебесье, но уже в следующий момент сообразил, что никуда и не падаю, а просто висю (или все-таки вишу? Никогда не знал, как это правильно произносить) в абсолютной пустоте. Правда, судя по тому, что пространство вокруг было не черным, как в космосе, а нежно-голубым, это все-таки была не пустота.

— Объяснения будут? — без лишних предисловий поинтересовался я.

— Будут, конечно… — промямлил Рабан. — Только вот как бы объяснить попонятнее… Хм, патрон, ты, может быть, слышал, что другие миры могут быть совсем не такими, как твой? Я имею в виду — совсем не такими.

— В смысле?

— В твоем мире… да и во всех остальных, в которых мы уже побывали, физические законы примерно одни и те же. Вселенная устроена по единому принципу — бесконечный вакуум, в котором плавают звезды, планеты и все остальное, что там еще есть. Но это всего лишь один из вариантов устройства Вселенной!

Я молчал, не совсем понимая, о чем он, собственно,талдычит.

— А вот здесь Творец использовал другой вариант. Космос тут тоже бесконечен, но он отнюдь не пуст! Звезд, планет и вообще объектов крупнее маленького астероида здесь нет. Зато и вакуума нет — все пространство заполнено уникальным газом.

— И в чем же его уникальность? — скептически осведомился я, медленно вращаясь вокруг своей оси.

— Идеальная дыхательная смесь. Подходит для любых живых существ. В этом мире по космосу свободно можно путешествовать на самолете, на воздушном шаре… да хоть просто вплавь! Еще здесь невероятно узкая температурная шкала: абсолютный нуль равен плюс семнадцати по Цельсию, а абсолютный максимум — плюс двадцати двум по той же шкале. Температура всегда удерживается в этом промежутке.

— Абсолютный максимум? — удивился я.

— Конечно. В твоем мире абсолютный максимум настолько велик, что его до сих пор не смогли вычислить… э-э-э, вообще-то ваши ученые даже не знают, что он существует.

Я еще некоторое время повертелся, силясь разглядеть в этой бесконечной голубизне хоть что-нибудь определенное. Далеко-далеко виднелась крошечная черная точка, и на этом пейзаж заканчивался.

— Здесь хоть кто-нибудь живет?

— А как же! — искренне удивился Рабан. — Жизнь приспосабливается к чему угодно! Только тут, конечно, все по-другому… Местные формы жизни больше всего похожи на рыб и прочую водную живность — в невесомости ноги, крылья и прочая ерунда никому не нужны. Зато вот реактивный двигатель, как у кальмаров, — очень даже востребован! Эй, патрон, ты еще хочешь тут побыть или мне можно перемещаться?

— Угу.

— Угу — да или угу — нет?

— Угу. И не зли меня!

— Как скажешь, патрон. Следующая остановка — Земля! Ллиасса аллиасса алла и сссаа алла асссалла! Алиии! Эсе! Энке илиалссаа оссса асса эллеасса оссо иииииии! Эс-сеееаааааааа! Алаасса!

Небо над головой по-прежнему оставалось голубым. Зато я почувствовал под ногами твердую поверхность. Снег. Холодный снег, в который я сразу же провалился по щиколотку. Еще бы, с моими когтями ходить по снегу или песку довольно трудно.

Уж не знаю, куда нас занесло, но это ничуть не напоминало Москву — я откуда-то помнил, как она выглядит. И тайгу, в которой я родился во второй раз, — тоже. Дело в том, что ни в Москве, ни в тайге нет и быть не может таких гор. Исполинские пики, вершины которых терялись где-то за облаками, чередовались с более пологими, но не менее заснеженными. На одном из них я сейчас и стоял — примерно на полпути к вершине.