Солдаты живут

• Предыдущая
• 166/181
• Следующая

На Госпоже не было одеяния Ворошков. И укрыться от бури оказалось негде.

Где-то внутри нее возникла слабая, медленно нарастающая вибрация. Она видела, как вместе с ее усилением Дщерь Ночи постепенно наполняется силой богини. А в вибрации она ощутила оттенок злорадства. Она поняла, что ее нерастраченные материнские чувства обнаружены и подвергнуты манипуляциям. Очень тонким и очень долгим. Настолько тонким, что она ни о чем не подозревала. Но, что еще хуже, настолько тонким, что она оказалась не готова адекватно отреагировать на любую неудачу.

Тем не менее она была женщиной с несгибаемой волей, и у нее были века для тренировки этой воли.

Имелся лишь один ответный ход.

Госпожа мгновенно приняла самое жестокое решение в своей жизни. Она будет сожалеть о нем всегда, но она знала, что лишь это решение оставит наименее болезненные раны.

Госпожа из Чар веками училась выполнять даже жуткие решения быстро и столько же лет – мириться с их последствиями.

Она вынула из-за пояса напоминание о ее кратком пребывании в должности Капитана Черного Отряда. Рукоятку кинжала венчал серебряный череп с единственным рубиновым глазом. Этот рубин всегда казался живым. Госпожа медленно подняла лезвие, пристально глядя в глаза Дщери Ночи. Ощущение присутствия между ними Кины непрерывно нарастало.

– Я люблю тебя, – ответила Госпожа на вопрос, никогда не заданный и живущий лишь в сердце девушки. – И буду любить тебя вечно. Всегда. Но я не позволю тебе сотворить такое с моим миром.

Госпожа могла это сделать, несмотря ни на что. Ей доводилось убивать, еще когда она была моложе ребенка, лежащего под ее ножом. И по менее веским причинам.

Она ощутила, как в нее прокрадывается безумие. Попыталась сосредоточиться.

Она могла убить, потому что была абсолютно уверена – ничего лучшего она сделать не сможет.

И Кина, и Дщерь Ночи отчаянно пытались сломить ее несокрушимую волю. Но кинжал неумолимо приближался к груди девушки. А Дщерь Ночи превратилась в загипнотизированную жертву, будучи не в силах поверить, что лезвие в руках Госпожи продолжает опускаться.

Кончик кинжала коснулся одежды. Пронзил ее, отыскал плоть, затем ребро. Госпожа переместила вес тела, чтобы вогнать лезвие между костями.

Она ничего не успела ощутить. Удар – ей показалось, что ее ударили по голове справа – оказался настолько мощным, что отшвырнул ее на несколько футов и впечатал в стену. Сомкнулся мрак. И на мгновение она увидела сон, в котором она пыталась задушить свое дитя, а не пронзить кинжалом.

* * *

Когда несостоявшуюся убийцу отбросило к стене, Дщерь Ночи ощутила, как ее грудь залило пламя. Она закричала. Но мучительная боль исходила не от раны. Причиной стал черный взрыв в ее сознании, внезапная волна острых осколков тысяч мрачных снов, скрежет более пронзительный, чем десять тысяч острящих мечи точильных камней, ярость столь безбрежная и кроваво-безумная, что ее можно было назвать Пожирателем Миров.

Этот удар оказался настолько силен, что и ее подбросил вверх и в сторону. Она упала, распростершись поперек неподвижного тела родной матери. Но она этого не знала. Потому что потеряла сознание задолго до того, как ее телом овладело земное притяжение. В комнате резко запахло старой смертью и кладбищенским тленом.

136. Безымянная крепость. Богоубийство

Гоблин отчаянно рвался вперед. Мне дважды хотелось крикнуть ему, чтобы он летел не так быстро. Он мчался вдоль темной лестницы с такой скоростью, что я за ним не поспевал. Хотя на мне было черное одеяние Ворошков, скользящие удары о стены слишком действовали мне на нервы.

Мы не спустились даже до ледяной пещеры, где лежала Душелов, когда я не выдержал и крикнул, чтобы он остановился. И – чудо из чудес – на сей раз Гоблин меня услышал. И выслушал. И отреагировал, когда я сказал, что нам придется вернуться.

– Что? – Его шепот отозвался эхом, точно в старинном склепе.

– Мы не можем спускаться в темноте. Потому что забьем себя до потери сознания быстрее, чем окажемся внизу. Или, по крайней мере, зашибемся так, что перестанем соображать.

Гоблин издал звук, означающий неохотное согласие. Он и сам испытал парочку весьма неприятных столкновений.

– Поэтому нам нужно вернутся за лампами. – И почему я позабыл о столь очевидном? Наверное, потому, что был слишком занят, упорно размышляя над разными тонкостями и мелочами.

На лестнице было так тесно, что мы не смогли развернуть леталки. Пришлось двигаться задним ходом. Подъем оказался медленным, неловким и иногда болезненным. А когда мы добрались до начала лестницы, то ощутили еще большую неловкость.

Нас поджидали девочки и белая ворона. С таким ехидным видом, что не заметить это было невозможно. Дамы были одеты по-походному. Аркана помахивала фонарем.

На мгновение я ощутил совершенно необоснованную тревогу, потому что не прихватил с собой костюм Жизнедава. Он отлично подошел бы к ситуации. Но нужды в нем не было никакой.

Эти доспехи всегда были только костюмом, и ничем иным.

Шукрат тоже помахала фонарем. И засмеялась.

– Ни слова! – прорычал я.

– Разве я что-то сказала?

– Нет, зато подумала, дражайшая дочурка. Она подняла фонарь повыше, чтобы лучше разглядеть, во что я одет. Черная ткань моего балахона совершала медленные текучие движения, восстанавливая обширные повреждения.

– Ты не услышишь от меня ни слова, о ветеран. Ты ведь знаешь Шукрат. Она уважает старших, даже когда они совершают ошибки. Но сейчас я рассмеюсь. Только, пожалуйста, не делай поспешных выводов и не думай, будто я смеюсь над тобой. Аркана хохотала еще громче, чем Шукрат. Гоблин издал серию звуков, быстро исчерпав свой словарь.

• Предыдущая
• 166/181
• Следующая