Выбери любимый жанр

Оценить:

Оранжевый портрет с крапинками

Оглавление

— Оставьте нас, — приказал Фа-Дейк сотнику. — Может, я договорюсь с ним быстрее, чем вы… И закройте дверь.

Уна-Тур вышел. Дверь за ним бухнула излишне сердито.

Мальчик не двигался.

Фа-Дейк встал в двух шагах от него. Помолчал, томясь от неловкости, негромко спросил:

— Как тебя зовут?

Мальчик опять не шевельнулся, но ответил сразу:

— Кота…

Или «Хота»? У тауринов такой же язык, как у иттов, но говорят они мягче, с придыханием. Ладно, пусть Хота…

— Хота, ты проводник караванов?

Он медленно поднял лицо. Ну, в самом деле, так похож на Зайцева… Он сказал сипловато:

— Не проводник я… Просто ходил в песках, смотрел, где силки поставить на кротов. Мяса в крепости нет…

— Неправда, ты проводник и разведчик, — тихо сказал Фа-Дейк. — Ты ставил знаки для каравана. И ты знаешь, где подземный ход…

Хота опять опустил голову. Грязными худыми пальцами тер кисти со следами ремня. Зябко шевелил плечами.

«Тебя будут мучить», — хотел сказать Фа-Дейк, но не посмел. К тому же мальчишка это знал сам. Он вдруг проговорил еле слышно:

— Я знаю только один ход. А будут выпытывать про многие…

— Не будут. Всем известно, что каждый разведчик знает лишь один ход, свой… Если покажешь, тебя не будут… я попрошу, чтобы тебя отпустили.

Хота посмотрел прямо в лицо Фа-Дейку мокрыми блестящими глазами.

— Вы же понимаете, сет, что я не могу сказать…

— Ты меня знаешь?

— Да… Я видел вас со стены. Вы ехали на конях вместе с вашим королем… — Он со всхлипом переглотнул и сказал почти умоляюще: — Вы же понимаете, что я не могу сказать, где ход…

Фа-Дейк это понимал. Но понимал и другое: заставят.

Кажется, он не просто подумал, а сказал это. Хота помотал головой, как Вовка Зайцев, когда у него требовали назвать обидчиков. Ощетинился и отчаянно проговорил:

— Я умру, а не выдам. Все равно…

Фа-Дейк вспомнил сотника Уна-Тура и его ухмыляющихся волков. «Не дадут умереть, пока не выдашь», — подумал он. И маленький проводник уловил эту мысль. И съежился, стиснув себя за исцарапанные локти.

Фа-Дейк сам не знал, как не удержался, спросил шепотом:

— Боишься?

Хота сжался еще сильнее и ответил не как врагу и не как сету, а просто как мальчишке:

— А ты бы не боялся?

«Я и сейчас боюсь, — подумал Фа-Дейк. — А чего?»

Пленный проводник опять судорожно глотнул и сказал глухо:

— Мне за маму страшно. Я не выдержу, а она будет мать предателя… Ее будут гонять босиком по острым камням и уморят голодом…

— Разве так бывает? — испуганно спросил Фа-Дейк.

— А как же еще бывает! Только так…

Фа-Дейк сел на камень в трех шагах от пленника.

— Хота…

— Что? — вздрогнул мальчик.

— Не знаю, что… Мне тебя жалко.

Мальчик вскинул мокрые глаза:

— Да?

— Да… Только я не знаю, что делать.

Но он уже знал.

— Дай мне кинжал, — быстро прошептал Хота. — Я заколюсь и тогда ничего не скажу.

Фа-Дейк опять почему-то вспомнил Вовку.

— Ты думаешь, это легко! — сказал он. — Ты не сможешь…

— Я попробую.

— Не сможешь. Сил не хватит.

— Ну… тогда заколи меня ты. Я глаза закрою… А ты потом скажешь, что я на тебя напал, а ты защищался.

— Ты что, спятил? — сказал Фа-Дейк. — Да и нет у меня кинжала. Я… подожди.

Он встал, подошел к двери, притаился на миг и рванул ее. Но волков близко не было, никто не подслушивал. Фа-Дейк встал посреди хижины, скинул плащ, бросил на него шлем.

— Надевай. В этом тебя никто не остановит.

Хота кинулся к плащу. Но не взял его, медленно выпрямился. Покачал головой:

— Нельзя. Тебя убьют.

— Меня? — сказал Фа-Дейк. — Сета? — Он усмехнулся, хотя сердце у него холодело. — Надевай.

Они были одного роста. Шлем закрыл у Хоты волосы и лоб, медный козырек бросил тень на глаза. Плащ окутал мальчишку до пят.

«А ноги все же будут видны, когда пойдет», — подумал Фа-Дейк.

— Постой… — Он торопливо расшнуровал и сбросил кеды. Хота суетливо и неумело завозился со шнуровкой незнакомой обуви. Фа-Дейк помог ему и шепотом предупредил: — Не вздумай идти сразу в пески. Иди сначала через табор, мимо главных шатров. Если окликнут, опусти голову и не отвечай, тогда подумают, что ты… то есть я… очень печальный, и не подойдут. В пески уходи с западного края, там нет сейчас сторожевых волков. А в дюнах — там уж смотри сам.

— В песках меня не поймают, — жарко прошептал Хота. — Я попался тогда по глупости. А теперь — ни за что…

— Все, иди… Прощай…

— Прощай… А тебе ничего не будет?

— Иди, Хота, иди.

— Фа-Дейк, прощай, — с придыханием проговорил Хота. — Мама скажет теперь, что у нее два сына…

Одними губами Фа-Дейк повторил:

— Иди, Хота, иди…

Красные пески. Продолжение

Со связанными за спиной руками, растрепанного и босого, будто пленного врага, его повели через онемевший от изумления стан. На площадку перед королевским шатром. По пути Уна-Тур несколько раз толкнул его тупым концом копья.

— Плешивый шакал, — сказал Фа-Дейк. — Ты поднял руку на сета.

— Ты не сет, а предатель, — злорадно отозвался из седла Уна-Тур.

— А ты не сотник, а покойник. Через час тебя будут жрать ящерицы-камнееды…

Уна-Тур толкнул его снова, и Фа-Дейк, чтобы не упасть, почти бегом выскочил на площадку — прямо перед Фа-Тамиром, Лалом, сетом Ха-Виром и другими командирами. И сразу вознесся гневный голос Фа-Тамира:

— Что творишь, сотник! Воины, взять изменника! Развяжите сета! Плащ сету!

Три королевских стражника метнулись к Уна-Туру. Тот вздыбил жеребца и яростно завопил: