Дети против волшебников

• Предыдущая
• 6/164
• Следующая

— Пыха, ты чё? — зашикали с соседних парт.

— Так. Пыхтяев, ты хочешь сказать, что не видишь никакой птицы? — угрожающе медленно поинтересовалась директриса. — То есть, по-твоему, клетка пуста?

— Эм-м, — промычал Пыха. Тут он получил информативный сигнал в рёбра от Паши Гэга и поспешно выдохнул: — О! вижу, теперь вижу! Вот только что появилась. Возникла птичка, ага. Краси-ивая такая, зелёная вся, с ног до головы, как огурец.

— Пыхтяев! — устало склонилась голова директрисы.

— А чё сразу Пыхтяев? Чё я опять не так сказал? Ну не огурец, ну как это… как киви.

— Пыхтяев. Ты хотел сказать, что птица не зелёная, а…

— Ну это… я хотел сказать… зеленовато-синеватая. Цвета морской волны!

— Вот-вот, Пыхтяев. Учись отвечать грамотно.

Нонна Семёновна уже раскрыла рот, чтобы произнести сердечную благодарность юному волшебнику Рябиновскому за замечательные чудеса и призвать детей к заключительным, переходящим в овацию аплодисментам, как вдруг…

Ага. Возникли проблемы. Директриса поморщилась на тоненькую категоричную ручку, взлетевшую с первой парты третьего ряда. Опять эта морковка из грядки выскакивает…

Отличница, прилежная ученица, активистка, разрядница по художественной гимнастике, несносная выскочка Надя Еропкина по прозвищу Морковка тянула руку с самым серьёзным выражением серо-голубых глаз. Белобрысый хвостик на макушке торчал несгибаемо, как рыцарский плюмаж.

Нонна Семёновна сделала вид, что не замечает торчащей руки. Однако… внезапно раздался нержавеющий голос классной Веры Кирилловны, прежде молчавшей, как ледяная рыба, а теперь внезапно и некстати оживившейся:

— Да-да, девочка на первой парте. Какой у тебя вопрос?

— Простите, пожалуйста, я хотела спросить, если можно… А где находится птичка?

У проклятой Морковки был самый проклятый на свете голос. Это был голос наивной, воинствующей справедливости.

Снова стало тихо. Класс напрягся. Стойкая оловянная Морковка была на особом счету.

— Ну что же ты, Надюша, — Нонна Семёновна ласково растянула тёмные, черничные губы.

— Если тебе плохо видно, подойди, пожалуйста, поближе.

— Ой, что Вы, Нонна Семёновна, у меня отличное зрение! — поспешно и радостно заверил белобрысый плюмаж. — Я вижу, что птички в клетке вовсе нет, и просто хотела узнать… Может быть, она куда-нибудь вылетела, а я просто не заметила? Может быть, она с голубыми занавесками сливается?

Нонна Семёновна потемнела лицом. По классу пополз липкий шепоток.

И тут — юный волшебник Рябиновский сделал несколько лёгких, танцующих шагов и, задевая краями плаща Нонну Семёновну, вплотную приблизился к торчащей из-за парты Еропкиной.

Рябиновский сладко улыбнулся.

— Ну вот, друзья, — радостно и с каким-то облегчением волшебник развёл руками, потом обвёл класс каким-то почти задушевным взглядом и снова с размаху опустил сожалеющие глаза на светлую Надинькину макушку:

— Мы нашли девочку, которая не видит птички!

Рябиновский ласково погладил Еропкину по голове, и ошарашенной Надиньке показалось, будто на темя вылили стакан ледяной воды:

— Гм, теперь мы знаем, кто главный врунишка в классе. Класс взорвался радостным ржанием.

— Еропкина! — икал Коля Бублин. — Свистулька!

— Морковка! Воображуля! Завирушка!

— Кто бы мог подумать! — громко удивлялась Нелечка Буборц. — А ещё отличница!

— Ах, я всегда это знала, всегда, — кивала Фаечка Касимова. — Я знала, что не надо с ней водиться.

Маленькая прозрачная капелька упала на тетрадный лист и испортила такую красивую надпись про первое сентября.

Глава 3.
Заклятье доброго колдуна

Кто он таков — никто не знал.

Но уже он протанцевал на славу козачка и уже успел насмешить обступившую его толпу.

Когда же есаул поднял иконы, вдруг всё лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих, запрыгали зелёные очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копьё, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал козак — старик.

Н. В. Гоголь. Страшная месть

Надинька перестала реветь в середине второго урока. Первую половину третьего провела в кабинете директрисы, где её пытались утешить лично Нонна Семёновна, затем завуч Ксения Полуэктовна (по прозвищу Бензопила) и преподавательница музыки Раиса Радиковна (по прозвищу Гамма-Радиация). Затем багровая от стыда, шарахающаяся от взглядов встречных старшеклассниц Морковка была препровождена в методкабинет английского, где затихла под грузом упражнений по грамматике. Четвёртый и пятый уроки просидела на алгебре, неотрывно глядя на царапинку на парте, и, наконец, сбежала с классного часа — в каморку под лестницу, где уже совершенно безудержно расплакалась, заливая слезами передник на груди старенькой уборщицы Марьи Степановны.

После шестого урока взъерошенная, но уже притихшая Морковка шла по коридору к раздевалке четвёртых классов. Штук двадцать десятиклассниц толпились возле входа в кабинет химии, причём приблизительно раз в полминуты, вся толпа, точно по команде, заливалась хохотом. Ах, вот в чём дело! Великолепный Лео раздавал свои фотокарточки, делал в девичьи анкеты остроумные записи, которые тут же зачитывал, чем и приводил поклонниц в шумный восторг.

Решительно шмыгнув носом, Морковка положила портфель на подоконник и — ринулась в толпу старшеклассниц, молча орудуя локтями. Слёзы у неё высохли совершенно. Она не собиралась просить у Рябиновского автограф. У неё был всего один вопрос, если можно.

— Простите!

• Предыдущая
• 6/164
• Следующая