Мне не больно

Оглавление

– Оу! – вполне по-английски удивился гость. – Это детектив для детей, да?

Автор немного смутился, сообщив, что данная книжка написана в несколько ином жанре. «Дядя Петя», в общем-то, не детектив, а рассказ об очень хорошем и добром милиционере, который охотно помогает старушкам и журит излишне обнаглевших хулиганов. Такие книги должны с детства воспитывать у будущих граждан СССР любовь к родной милиции.

– Оу! – отреагировал Бен. – Вам, наверно, заказал эту книгу НКВД?

Богомол, вновь смутившись, начал объяснять, что понятие «социальный заказ», о котором так часто говорится на писательских форумах, надлежит понимать широко. Оно несводимо к конкретным заказам различных советских учреждений. Лично он. Колонков, написал про дядю Петю исключительно из осознания своего писательского долга.

Бен решил блеснуть своими знаниями современной советской литературы и упомянул о поэме Гатунского, посвященной бойскауту Морозову. Реакция была неожиданной: Колонков вначале пожелтел, а затем побагровел:

– Уважаемый… дорогой господин… мистер Бен! Не обращайте внимания на этого графомана! Разве так пишут? Разве можно так, извините, в лоб развивать патриотическую тему? Молодежь надо воспитывать исподволь, ненавязчиво… И вообще, между нами, его печатают только из-за связей в ЦК! Из-за таких, как он, мое «Избранное» не может выйти уже третий год…

К счастью, подоспевшая супруга Афанасия Михайловича отвлекла внимание рассерженного Богомола. Бертяев улыбнулся и отвел Бена в сторону:

– Будьте осторожнее, Бен! Не наступайте на любимый мозоль. Еще немного – и товарищ Колонков начал бы уговаривать вас организовать перевод его «Дяди Пети» в Лондоне… Мы, писатели, люди странные…

– Вы правы, – развел руками Бен, – мне вообще лучше молчать.

– Ну зачем же? – вновь усмехнулся Бертяев. – Лучше всего рассказывайте несмешные анекдоты, поясняя, что это настоящий британский юмор. А если серьезно, скоро должны прийти несколько весьма интересных личностей. Если вас интересует кто-нибудь конкретно…

– Афанасий Михайлович… – Молодой человек немного замялся, но затем все же рискнул: – Меня просили узнать… Есть один известный физик, его фамилия Тернем. Может, кто-нибудь из ваших гостей…

Бертяев на минуту задумался:

– Тернем… Нет, не знаю. Но мы постараемся узнать. Все, кажется, великий сход начался…

В передней уже слышался шум – гости сходились. Бен отошел в сторону, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, с «иностранцем из посольства» стремились познакомиться все – Бену приходилось улыбаться, кивать, всячески избегая ответа на вопрос, какую державу он конкретно представляет. Вскоре в гостиной стало тесно, гости разбились на небольшие группки, оживленно беседуя. Бен, отделавшись от очередного любопытного, занял позицию в кресле у окна. Между тем Бертяев подошел поближе, разговаривая с немолодым лысым господином, о котором Бен уже знал, что это известный лирический поэт.

– Нет, еще не читал, – сообщил драматург в ответ на какую-то реплику гостя. – Знаете, я сейчас вообще бросил читать беллетристику.

– Перешли на изделия Агитпропа, батенька? – хмыкнул лирик.

Очевидно, это было шуткой, смысл которой до Бена не дошел: понятие «Агитпроп» было ему неведомо. Бертяев же усмехнулся:

– Ну, это для Гатунского. Представьте, увлекся современной физикой…

Он бросил быстрый взгляд на молодого человека. Бен понял и обратился в слух.

– Решили писать новую пьесу? – отреагировал лирик. – Про научно-исследовательский институт? Любовь старого профессора и юной комсомолки? Или разоблачение китайского шпиона, устроившегося старшим буфетчиком?

– Вы подали неплохую мысль, – с совершенно серьезным видом кивнул Бертяев, – хотя, если серьезно, меня заинтересовала проблема ответственности. Человек совершает открытие, но знания приносят не только добро. Вы, наверное, слыхали, исследованиями в области атома заинтересовались военные…

– Тогда вам придется писать о загнивающем Западе, батенька. О наших осинах лучше умолчать…

– Жаль… – На лице драматурга появилось искреннее огорчение. – А я как раз заинтересовался судьбой одного талантливого физика. Может быть, слыхали, его фамилия Тернем…

Лирический поэт кивнул:

– Ну кто в Столице лет пятнадцать назад не слыхал о Тернеме! Русский Эдисон! Только сейчас этот Эдисон является объектом далеко не научных интересов… Да и работает не в Академии наук…

– Его… тоже? – тихо спросил Бертяев.

– Да, еще в тридцатом, по-моему. Но затем выпустили – во всяком случае, так говорят… Знаете, батенька, лучше спросить Лапшина, он-то все знает.

– Тут вы правы! – кивнул драматург. – Чтоб Лапшин – да не знал!

Оба писателя искренне рассмеялись, очевидно вспомнив неведомого Бену Лапшина. Молодой человек понял, что большего ему покуда не узнать. Впрочем, это уже кое-что: Тернем жив, арестован, но сейчас, похоже, на свободе. Оставалось подождать еще одного знающего гостя.

Между тем некий молодой, но уже весьма потертого вида джентльмен, о котором Бертяев сообщил, что он «известный художник», подсев к Бену, начал забрасывать его вопросами о каких-то лондонских знаменитостях. Можно было заявить, что гость из посольства представляет не Великобританию, а иную державу, к примеру Канаду, но Бен решил поступить иначе. Он сделал строгое лицо и на прекрасном английском пояснил любопытному интервьюеру, что специфика его обязанностей в Столице не дает возможности предоставить информацию подобного рода. У гостя отвисла челюсть, он кивнул, и на его лице появилась заговорщицкая улыбка. Бену оставалось лишь гадать, за кого его приняли – за сотрудника секретной спецслужбы или за официанта посольского ресторана.