Мне не больно

Оглавление

Ахилло молча кивнул. Вербовка, начатая говорливым Ерофеевым, продолжалась.

У «лазоревых» были все козыри, но Ахилло знал, что «переметчики» тоже живут недолго. Разве что ему дадут другие документы и отправят подальше от Столицы… Только едва ли: невелика фигура! Умирать же предателем не хотелось.

Но разговор с краснолицым помог разобраться в ином. Теперь подпольем занимались «лазоревые», значит, сообщи он об убежище, именно бравые ребята из «Подольска» будут разбираться с беглецами. А как это делается, видеть уже приходилось. Стало жутко и противно. Ахилло вовсе не был «чистюлей» и представлял, в каком ведомстве служит. Но теперь он твердо знал последствия своего ночного приключения. Нет, здесь он не помощник! Пусть попробуют сами. Интересно, хватит ли у них способностей раскрыть несложную конспирацию Седого? Едва ли, «лазоревые» привыкли действовать иначе. «Не навреди!» – смысл этой фразы становился ясен…

Прощальное рукопожатие Волкова было столь же крепким, но Михаил был уже наготове. Странно, теперь ладонь краснолицего уже не казалась сотканной из мускулов. Скорее, она была твердой и закостеневшей, как рука мертвеца…

8. ГОСТИ БЕРТЯЕВА

Бен вышел из метро у Белорусского вокзала и купил на маленьком базарчике вполне приличный букет хризантем. Он уже слыхал, что аборигены имеют обыкновение приходить в гости с куда более прозаическими подарками тортиком, банкой сардин или просто с бутылкой водки, – но воспитание не давало переступить через традиции. Отец Бена в молодости провел год при российском посольстве в Швеции, и маленький Саша успел наслушаться о настоящем, истинном этикете, которым славился стокгольмский двор.

На Бена произвел сильное впечатление рассказ отца о том, как перед королевским балом все лестницы монаршей резиденции заполнялись парадно одетой публикой, ждавшей последнего удара часов, чтобы переступить порог, – прийти на минуту раньше или тем более позже было невозможно. Конечно, теперь речь шла о визите частном, да и происходило это отнюдь не в цивилизованной Скандинавии, но нарушать правила Бен не считал возможным. Итак, он поспешил вниз по Тверской, которая ныне носила дикое имя «Горького», чтобы вовремя добраться до Садового Кольца.

Бертяев проживал на пятом этаже большого дома неподалеку от популярного среди жителей Столицы театра имени МОСПС. Бен еще в детстве наслышался о знаменитых столичных театрах, но приют Мельпомены с подобным названием отпугивал, слово «МОСПС» казалось чудовищным. Оставалось спросить у самого драматурга, какие из подобных заведений культуры имело смысл посетить: в глубине души Бен все же верил, что большевики не смогли окончательно выжечь великие театральные традиции Столицы.

Для того чтобы попасть в нужный подъезд, следовало миновать подворотню, заботливо исписанную наглядной агитацией дворового масштаба. Бен вздохнул, представив себе необъятное поле деятельности, открывающееся перед тускульскими фольклористами. Это было почище фресок Альтамиры и Ласко, хотя в глубине души молодой человек предпочитал все же наскальную живопись троглодитов.

Поднявшись наверх, Бен взглянул на часы. Он пришел точно – циферблат высветил 16.58. Ровно в пять Бен нажал кнопку звонка.

Дверь открыла величественная дама в черном бархатном платье с нитью крупного жемчуга на груди. Молодой человек немного растерялся, но смело произнес: «Добрый день, мадам!» – поспешив вручить хозяйке дома хризантемы. Ответом была благожелательная улыбка.

– Вы, наверное, Бен? Спасибо, хризантемы великолепны.

– О, что вы, мадам!

Только после этих обязательных любезностей Вен сообразил, что они говорят по-французски. Отступать было поздно, и все на том же языке великого Расина Бен сообщил, что на улице действительно прескверная погода, но он совсем не замерз, что в Лондоне зимы обычно не бывает и что он находит Столицу изрядно похорошевшей за последние годы.

Очевидно, Бертяев заранее предупредил супругу о госте из «посольства». Бен постарался не ударить лицом в грязь, а его безупречный смокинг окончательно довершил впечатление – даме определенно понравился молодой иностранец…

– Рад вас видеть! – Бертяев встретил его на пороге большой гостиной.

Говорил он по-английски, и Бен вздохнул с некоторым облегчением: французский всегда казался ему излишне жеманным.

На драматурге на этот раз не было фрака, зато он облачился в теплую «профессорскую» стеганую куртку с непременным галстуком-бабочкой и все тем же моноклем. Кроме него в гостиной был лишь джентльмен в очках, немного напоминающий богомола.

– Не у всех такая английская точность, – улыбнулся хозяин дома. Большинство собирается позже… А пока прошу знакомиться…

Богомол оказался Михаилом Сергеевичем Колонковым, детским писателем и драматургом. Он попытался заговорить по-английски, но результат был таков, что Бен предпочел тут же перейти на русский, правда, сохранив на всякий случай легкий акцент.

– О, так вы понимаете по-русски! – обрадовался Колонков. – Знаете, это так приятно…

Трудно сказать, в чем именно заключалась «приятность» данного факта. Впрочем, развивать эту тему Михаил Сергеевич не стал.

– Позвольте вам презентовать… Ради знакомства, если можно так выразиться…

Бен согласился, что так выразиться можно, и тут же получил в дар небольшую книжечку в бумажной обложке, которую автор поспешил украсить надписью «Моему другу Бену» и размашистой подписью.

Раздумывая над тем, насколько быстро здесь завязывается дружба, Бен раскрыл книжку. Вверху стояло гордое «Писатель-орденоносец Михаил Колонков», а ниже – «Про дядю Петю-милиционера».