Большая скука

Оглавление

Покончив с бритьем, подставляю голову под кран. Ослепленный мощной струей теплой воды и мылом, слышу, как где-то там, в комнате, открывается и закрывается дверь. Самый подходящий момент приставить к моей спине пистолет и рявкнуть: «Выкладывай все, что знаешь, собака!» Даже глаз не могу открыть — все лицо в мыле. К счастью или несчастью, сведения на сей раз не у меня, а у других людей, и я спокойно принимаю бодрящий холодный душ, тщательно вытираюсь и лишь после этого выглядываю из ванной. Оказывается, ничего особенного не произошло, кроме того, что на столике у окна появился поднос с завтраком. Но завтрак и дымящийся кофе в маленьком кофейнике — вещь полезная и немаловажная. Я сажусь в кресло и принимаюсь за дело, без которого трудно осуществить последующие.

В настоящий момент передо мной весьма отчетливо встают два основных факта. Первый стал очевидным с моего прибытия в город: за мною следят. Кто и почему — это еще точно не установлено, хотя некоторые предположения есть. Второй факт — я окружен. Впрочем, скажу точнее: окружен вниманием. Против этого можно было бы не возражать. Только в наше время ни с того ни с сего окружать тебя вниманием не станут. На этом многолюдном конгрессе Хиггинс, Берри и Дороти без труда могли бы найти более интересных собеседников. Тем не менее все трое липнут к этому ничем не примечательному и скучному болгарину, играют с ним в вопросы и ответы, таскаются по всяким заведениям и даже сулят финансовую помощь — конечно, со строго научной целью. Этот второй факт также нуждается в изучении, но уже сейчас позволяет делать определенные выводы.

Взять, к примеру, вчерашнее веселье. Обычная попойка, пустая болтовня — и ничего для души. Сперва скука этикета, а потом безудержное пьянство. И все же некоторые ситуации, отдельные реплики наводят на мысль и вполне могут лечь в основу моего досье. Я даже могу составить себе вполне точное представление об этом досье, если они произвели предварительную проверку и тщательно проанализировали мое поведение. И пока я пью горячий крепкий кофе и выкуриваю сигарету, перед моими глазами постепенно вырисовывается отстуканная на машинке характеристика. Тут запечатлены самые незначительные жесты, случайные реплики Михаила Коева; соответствующим образом обработанные и сопоставленные, они обрели нужную кадровую транскрипцию. Отношение к эстрадному номеру, поведение во время танцев с Дороти, количество выпитого, состояние во время пирушки и после нее, реакция на ту или иную реплику других лиц, смысл моих реплик. Словом, вся совокупность мелочей, наблюдаемых в обычной обстановке, тут обобщена в сухих канцелярских фразах, поставленных в соответствующие графы: отношение к женщинам и алкоголю, к хорошей кухне и путешествиям, к деньгам и материальной выгоде, к научной работе и приключениям, болтливость или сдержанность, суетность или скромность, быстрота или замедленность рефлексов, импульсивность или хладнокровие, подозрительность или доверчивость, проницательность или поверхностность и прочее и прочее.

Составленная таким образом характеристика была бы достаточно полной и, конечно же, не совсем верной. Позволяя подвергать себя испытанию, я всячески старался исказить представление о себе. Это полезная предосторожность, если она продиктована необходимой дальновидностью. Мало создать неправильное представление о себе, надо, чтобы это представление было неверным лишь в определенных пунктах и в определенном смысле. Словом, задача состоит не в том, чтобы создать о себе искаженное представление, противоположное тому, какое должно быть на самом деле, нужно, чтобы твои приемы ускорили саморазоблачение противника и обеспечили его провал.

Пока противник занимается составлением обстоятельного, но далеко не полного досье, я тоже составляю досье. Три досье, и, надеюсь, больше их не будет, потому что канцелярская работа, пусть выполняемая только в уме, довольно-таки утомительна для меня. На первый взгляд не так уж трудно составить характеристики на этих людей, которые говорят больше, чем нужно, и нередко забегают вперед. Однако не следует забывать, что они тоже не глупы, что и они, скорее всего, выдают себя не за тех, кем являются на самом деле.

Чтобы более правильно оценить поведение этих людей, не мешает знать, какими побуждениями и какой информацией, полученной предварительно, они руководствуются в своих поступках. Иными словами, кто в их глазах этот Михаил Коев: социолог или кто-то совсем другой? И что им, в сущности, от этого Михаила Коева нужно: они хотят сделать его своим единомышленником в социологии или в каком-то другом деле?

Неловкость и поспешность, с которыми эти трое сулят мне свои маленькие блага, позволяют думать, что это, скорее всего, вербовщики-любители, легкомысленные типы, полагающие, что имеют дело с таким же легкомысленным типом, готовым тут же воспользоваться предлагаемыми ему благами, притом совершенно безвозмездно. По крайней мере вначале.

Такая версия кажется вполне правдоподобной. Дело в том, что версии, в которые противник заставляет нас верить, всегда подаются так, что кажутся правдоподобными. Значит, и здесь нужна проверка. Значит, и в этом смысле поспешные действия — недозволенная роскошь.

Да оно и понятно. Ситуация, напоминающая сандвич, повторяется, хотя уже не в социологическом плане. Прижатый с двух сторон неизвестными агентами и неизвестными соблазнителями, я вынужден играть пассивную роль куска ветчины, ожидающего, пока его съедят. И совершенно бессмысленно, по крайней мере сейчас, кричать: «Погодите, это недоразумение, я вовсе не ветчина!»