Папийон

Оглавление

— Ладно, договорились.

Все было готово. Через начальника я передал рыбаку деньги. Последние пять дней на ночном дежурстве не было ни одного охранника. Будка стояла на месте, и мы ждали только дождя, а он все не шел. Прут на оконной решетке был перепилен пилками, которые дал начальник, а распил хорошо замаскирован, мало того — его полностью прикрывала клетка с попугаем, который уже научился говорить по-французски слово «дерьмо». Мы были словно на иголках. Начальник уже получил половинки банкнот. А дождь все не шел. Ни единой капли: в это время года они бывают здесь чрезвычайно редко. Малейшее облачко, замеченное сквозь решетку окна, вселяло надежду. Но ничего не происходило. Одно только это могло уже свести с ума.

Вот уже шестнадцать дней, как все готово к побегу. Шестнадцать дней и ночей ожидания с бьющимся сердцем. Как-то в воскресенье утром начальник сам явился во двор за мной. Провел в кабинет и там протянул пачку разрезанных банкнот и три тысячи песо целыми купюрами.

— В чем дело?

— Француз, друг мой, у тебя последняя ночь, только эта. Завтра в шесть утра вас отправляют в Барранкилью. Эти три тысячи — остаток того, что ты дал рыбаку, остальное он потратил. Если Господь пошлет дождь сегодня ночью — он будет ждать, где договорились. Тогда отдашь ему деньги. Я тебе верю. Верю, что не подведешь.

Дождя так и не было.

В БАРРАНКИЛЬЕ

В шесть утра явились восемь солдат и два капрала под командованием лейтенанта. Они надели на нас наручники и погрузили в армейский грузовик. За три часа мы проехали сто восемьдесят километров и уже к десяти прибыли тюрьму в Барранкилье, которую здесь называли «восьмидесяткой». Как ни старались мы избежать этой Барранкильи, а не удалось. Большой город, главный атлантический порт Колумбии. Тюрьма тоже большая — четыреста заключенных и около сотни охранников. Построена по европейскому образцу. Две внешние стены высотой восемь с лишним метров.

В тюрьме нас встретило начальство во главе с доном Грегорио. Здесь было четыре двора — два по одну, два по другую сторону длинного здания собора, где проходили службы и которое служило также местом для свиданий. Нас поместили во двор для особо опасных. При обыске у меня нашли двадцать три тысячи и маленькие стрелы. Я счел своим долгом предупредить начальника, что они отравлены, что, разумеется, не красило нас в его глазах.

— Да, далеко зашли эти французы. Носят с собой отравленные стрелы!

Пребывание в Барранкилье всерьез ставило под угрозу все мечты о свободе. Отсюда нас должны были передать французским властям. И все же Барранкилья должна стать поворотным пунктом в нашей судьбе! Бежать, во что бы то ни стало! Поставить на карту все!

Камера наша располагалась в середине двора. Скорее не камера, а клетка — цементная крыша на толстых железных столбах с туалетом и умывальником в углу. В этом дворе находилось около сотни заключенных — они сидели по клеткам, встроенным в стены, окружавшие площадь примерно двадцать на сорок метров, и выглядывали через прутья во двор. Над прутьями нависало нечто вроде козырька, чтобы дождь не заливал камеры. Нас поместили в центральную клетку, день и ночь открытую обозрению всех заключенных и, конечно, охранников. С шести утра до шести вечера мы находились во дворе, могли входить и выходить, когда захочется. Могли говорить и даже есть во дворе.

Два дня спустя нас отвели в собор, где находились начальник, несколько полицейских и семь-восемь газетчиков и фотографов.

— Итак, вы бежали с французской каторги в Гвиане?

— Не отрицаем.

— Какое же преступление совершил каждый из вас, получивший столь жестокое наказание?

— Неважно. Важно то, что мы не совершали никакого преступления на территории Колумбии и что ваша страна не только отказывает нам в возможности исправить свою судьбу, но и охотится на людей, выслуживаясь перед французским правительством.

— Вы нежелательный элемент на территории Колумбии.

— Ни я, ни двое моих друзей совершенно, не, желаем оставаться на этой территории. Нас задержали в открытом море, мы вовсе не пытались высадиться. Напротив, „всеми силами стремились отойти от берега.

— Французы, — сказал какой-то журналист из католической газеты, — почти все католики, как и мы, колумбийцы.

— Возможно, вы и считаете себя католиками, однако действуете вовсе не в правилах христианской морали.

— Чем же это мы вам не угодили?

— Вы сотрудничаете с теми, кто держит людей на каторге, ведет на нас охоту. Хуже того, вы делаете их работу за них! Вы отобрали у нас лодку и все, что в ней было, а между прочим, это подарок католиков с острова Кюрасао.

— И все это вы ставите в вину колумбийцам? — Не самим колумбийцам, а их полиции и, закону.

— Как это понимать?

— А вот как. Любую ошибку можно исправить. При наличии доброй воли, конечно. Разрешите нам отплыть морем в другую страну.

— Что ж, постараемся выхлопотать вам разрешение.

В четверг меня вызвали в комнату свиданий. Там сидел хорошо одетый господин лет сорока пяти. Он удивительно походил на Луи Дега.

— Вы Папийон?

— Да.

— Я Жозеф, брат Луи Дега. Прочитал о вас в газетах и вот пришел навестить.

— Спасибо.

— Вы видели моего брата в Гвиане? Что вы о нем знаете?

Я рассказал ему, что произошло с Дега до того самого момента, когда мы расстались с ним в больнице. Он сказал, что сейчас его брат на островах Спасения, это ему сообщили из Марселя. Еще он рассказал, что здесь, в Барранкилье, проживает человек двенадцать французов, приехавших попытать счастья вместе со своими женами. Есть тут и особый район, где человек восемнадцать проституток в лучших французских традициях утонченно и умело занимаются своим ремеслом. Эти встречаются среди мужчин и женщин повсюду — от Каира до Ливана, от Англии до Австралии, от Буэнос-Айреса до Каракаса, от Сайгона— до Браззавиля — люди, неустанно и истово занимающиеся этим самым древним в мире ремеслом, И тут Жозеф сообщил мне нечто совершенно неожиданное. Эти самые французские проститутки Барранкильи страшно обеспокоены. Они боятся, что наше пребывание в местной тюрьме осложнит их жизнь и отрицательно повлияет на столь доходный бизнес. А если один или несколько человек из нас сбежит, то полиция прежде всего будет искать в их кварталах, у французских девочек, пусть даже беглый и не воспользуется их помощью. А это позволит полиции выявить многое — фальшивые документы, просроченные аренды и виды на жительство и так далее. Ведь, занимаясь поисками, они наверняка будут, прежде всего проверять документы.