Долина кукол

Оглавление

105

1953

Она не давала ему развода три года. После инцидента в бассейне он перевез из ее дома всю свою одежду. Целую неделю она не появлялась на съемках. На студии были вне себя от ярости. «А, пошли они все к черту, – думала она, глотая барбитурат и впадая в наркотическое забытье. – И Тэда к черту!» Сначала она твердо решила разводиться; нельзя позволять ему так обращаться с собой! Но Шеф был категорически против. Это повредит ее имиджу в глазах почитателей ее таланта. Для них она должна оставаться простой девчонкой, живущей с ними по соседству… Любимицей всей Америки с детишками-близнецами. О ее домашней жизни писались целые статьи, иллюстрированные журналы посвящали многостраничные обзоры ей, Тэду и близнецам, теплой простой домашней обстановке… идеальный брак. Нет. Никаких разводов! Шефу безразлично, как они относятся друг к другу, лишь бы все выглядело благопристойно в глазах публики. Она должна постараться, чтобы все это казалось правдоподобным.

Шеф говорил и с Тэдом. У того был подписан контракт с «Сенчури», поэтому он тоже должен был создавать определенную видимость: сопровождать Нили на премьеры, позировать с нею перед фотокамерами для иллюстрированных журналов

– словом, делать все, чтобы сохранить сложившийся семейный имидж.

Эти три года были сплошным нескончаемым кошмаром. Один фильм снимался за другим… диета… «куколки»… сознание того, что Тэд проводит где-то время с этой девицей. А он должен был содержать ее, ведь та нигде не работала. Чтобы хоть как-то успокоить Нили, девицу выгнали с волчьим билетом. О ней пустили грязную сплетню, чтобы ни одна студия не отважилась предложить ей контракт.

Награда Академии Киноискусства принесла ей триумфальный успех! Это был ее звездный час! Даже в самых смелых мечтах она не надеялась удостоиться «Оскара». Когда назвали ее имя, она, ахнув, повернулась к Тэду. Он так тепло улыбнулся ей – он был искренне рад за нее. Она бросилась по проходу на сцену. Потом – фото– и кинокамеры, и рядом – Тэд, держащий ее под руку. Все теперь должно быть хорошо – она получила «Оскара», рядом с нею, улыбаясь, стоит Тэд.

Он оставался с нею до конца, пока не щелкнула последняя камера и не прозвучало последнее поздравление. Затем он отвез ее домой, у самой двери пожелал спокойной ночи и… уехал от нее – от звезды, получившей награду Академии, – в объятия той потаскухи! Это стало последней каплей!

На следующее же утро она позвонила Шефу и потребовала, чтобы тот приехал к ней. Теперь распоряжения отдавала она. И Шеф приехал как миленький! На этот раз условия диктовала она. Она настаивала на немедленном разводе, требовала, чтобы студия разорвала контракт с Тэдом Касабланкой. Шеф покорно согласился на все ее требования. Боже, вот какая сила у «Оскара»!

Благодаря этой награде она поняла, что вовсе не обязана являться на студию каждый день. Она – крупнейшая звезда Голливуда, и «Оскар» – свидетельство тому. Раз она плохо спала, то пошли они все к чертовой матери! Она – Нили О’Хара! И если она поправится на несколько фунтов от черной икры

– пошли они туда же! Неделя уйдет на то, чтобы сбросить этот вес – ну и что?! Картины с ее участием приносят целые состояния…

Нили сидела в бунгало киностудии и вся дрожала. За последние пять недель она уже третий раз не выдерживает темпа съемок. Будь проклят этот Джонс Стайкс. Он может быть величайшим режиссером в мире, но в этой картине он просто мучает ее. Она сорвала накладные ресницы и резкими движениями стала наносить на лицо крем.

– Миссис О’Хара, не надо! Ведь чтобы наложить грим заново, уйдет целый час, – взмолилась гримерша.

– На сегодня хватит, – мрачно ответила она, удаляя румяна.

– Но мы же выбиваемся из графика…

– «Мы»? – повернулась к ней Нили. – Откуда ты-то взяла это «мы»? Боже! Теперь, похоже, все на свете считают, что занимаются шоу-бизнесом!

В дверь постучали. Вошел Джон Стайкс. Его грубоватое обветренное лицо было по-своему красиво.

– Давай, Нили, пошли. – Она заметила его отчаяние при виде ее разгримированного лица.

– Нет, приятель, на сегодня хватит! – злорадно усмехнулась она. Он сел.

– Ладно. Уже три часа. Закончим сегодня пораньше.

– Только учти, с последним дублем я не согласна, – рявкнула она.

– А что там такого?

– Сам прекрасно знаешь, черт возьми. Крупным планом давались одни только наши ноги.

– Нили, но ведь студия платит Чаку Мартину пятьдесят тысяч за один этот танец с тобой. Он великий танцор. Что же нам давать крупным планом? Его уши?

– Нет, черт побери, – меня! Мою фигуру, потому что моим ногам не угнаться за ним. Я танцую не настолько хорошо.

– Не верю ушам своим, – сказал он с иронией. – Хочешь сказать, ты действительно можешь отважиться и признать, что на свете существует кто-то более талантливый, чем ты?

– Послушай, Чак Мартин танцует в бродвейских шоу уже тридцать лет. Но это все, что он умеет – танцевать. Он в отцы мне годится. Мне же всего двадцать пять лет, но я могу и петь, и танцевать, и играть роли. Но лучше всего – петь и играть. Если взять пение, никто со мной не сравнится. Никто! А в танце – да, я не Джинджер Роджерс и не Элеонора Пауэлл. Но единственное, что умеет делать Чак Мартин – это танцевать. Здесь он почти равен самому Астору. Но разве это основание для того, чтобы я рядом с ним выглядела плохо?

– Раз уж ты признаешь, что он настолько хорош, то почему бы нам не дать его ноги крупным планом?

– Потому что эта картина – моя. Это то, чему я научилась в своем первом бродвейском шоу, причем у профессионала. Никто не имеет права вить себе гнездышко на дереве моего таланта. Да и потом, послушай, кому вообще нужен этот Чак Мартин? Во всех моих картинах со мной танцевали просто парни из кордебалета.