Долина кукол

Оглавление

– Четверг? – Она начала лихорадочно рыться в памяти.

– Это был День Благодарения , Анна. Мы отмечали его в «21». Господи, да можно ли тебя хоть чем-то пронять? Я надеялся, ты пригласишь меня домой в Лоренсвилл на День Благодарения. Хотел познакомиться с твоей матерью и тетей.

– Кому-то нужно было остаться в конторе в пятницу, а мисс Стейнберг уехала в Питтсбург навестить своих.

– А как же ты? Ведь ты – единственный ребенок в семье. Разве ты не близка со своей матерью? Что она думает о нас? Ты хоть отдаешь себе отчет, что ни разу не рассказывала мне о ней?

Анна опять поиграла палочкой. Вначале она писала раз в неделю. Но ответы, приходившие от матери, были вымученными и писались, скорее, по обязанности, поэтому Анна вскоре прекратила писать. Матери были решительно не интересны Нью-Йорк, Нили и Генри Бэллами.

– Я позвонила матери после того, как газеты растрезвонили о нашей помолвке.

– И что она сказала?

(«Ну что ж, Анна, очевидно, ты знаешь, что делаешь. В Лоренсвилле все знают об этом из бостонских газет. Я считаю, что в Нью-Йорке все мужчины стоят друг друга. Никому ничего не известно об их семьях и родственниках. Думаю, что он не родня тем Куперам из Плимута».) Анна слегка улыбнулась.

– Сказала, что я, наверное, знаю, что делаю. И как всегда, она была не права.

– Когда я познакомлюсь с ней?

– Не знаю, Аллен.

– Ты намерена работать у Генри Бэллами всю свою жизнь? Это предел твоих мечтаний?

– Нет…

– Чего же ты все-таки хочешь, Анна?

– Не знаю. Знаю только, чего я не хочу! Не хочу возвращаться в Лоренсвилл. Уж лучше умереть. – Ее всю передернуло. – Не хочу выходить замуж… пока не полюблю. А я очень хочу полюбить, Аллен, страстно хочу. И детей хочу. Девочку. Хочу любить ее… быть близкой к ней…

Он широко улыбнулся.

– Славная моя девчонка, никогда еще ты не раскрывалась передо мной до такой степени за все то время, что я тебя знаю. У нас будет дочурка – теперь никаких возражений. – Он осторожно поднес палец к ее губам, когда она попыталась было что-то сказать. – И эта дочурка будет учиться в лучших школах и вращаться в высшем свете. Да с твоей-то внешностью и с твоим воспитанием я соберу вокруг нас таких людей, которые будут достойны нас. Найму специального секретаря по связям с прессой, и мы чудесно обыграем твое происхождение и воспитание. Вот увидишь, у нас с тобой все будет по-другому. Ньюпорт, Палм-Бич – и к черту Майами, к черту «Копу».

– Но я не люблю тебя, Аллен…

– Ты никого не любишь. Но я заметил искру в твоих глазах, когда ты говорила о том, что хочешь полюбить… хочешь иметь ребенка. Это – сокровенное, оно скрыто там, в самой глубине, оно только и ждет, чтобы выйти наружу. Ты принадлежишь к тому типу женщин, которые делаются неистовыми в постели, стоит им только отведать этого и войти во вкус.

– Аллен!

Он улыбнулся.

– Ладно, не отвергай того, чего ни разу не пробовала. Не люблю хвастаться, но опыт у меня есть. Я сумею разжечь тебя. В моих объятиях ты будешь просить еще и еще…

– И я еще должна выслушивать такое?!

– Хорошо. Ни слова больше. Не буду нажимать на тебя с женитьбой… до Рождества. Тогда и назначим число.

– Нет, Аллен…

– Я всегда добиваюсь чего хочу, Анна, а хочу я тебя. Хочу, чтобы ты любила меня, и ты полюбишь! А теперь – ни слова об этом до Рождества.

Все это было во вторник.

В среду весь состав «Небесного Хита» выехал в Нью-Хейвен готовиться к премьере, что была назначена на пятницу.

В четверг Генри Бэллами сказал:

– Да, кстати, Анна, завтра часовым поездом мы едем в Нью-Хейвен. Я забронировал тебе номер в отеле «Тафт».

– Мне?

– Разве тыле хочешь поехать? Мы с Лайоном должны организовывать премьеру, и я счел само собой разумеющимся, что тебе захочется там быть. В конце концов, Элен – твоя подруга, и ты в приятельских отношениях с крошкой О’Хара, которая тоже занята в шоу.

– С радостью поеду! Я ни разу не была на премьере.

– Ну, тогда пристегни привязной ремень, потому что премьера в Нью-Хейвене – это что-то исключительное.

декабрь 1945

Они встретились на Большом Центральном Вокзале. День был бодряще-холодным. Генри выглядел усталым и обрюзгшим, несмотря на то, что был свежевыбрит. Лайон Берк приветствовал его своей беглой теплой улыбкой.

Они сели в салон-вагон. Мужчины открыли свои «дипломаты» и с головой ушли в контракты и прочие документы. Поездка была для них лишь продолжением обычного рабочего дня.

Анна попыталась сосредоточиться на иллюстрированном журнале. Яркое солнце, бьющее в окно, заливало своим светом зимний загородный пейзаж. Это навело ее на мысли о Лоренсвилле. В Нью-Йорке забываешь, насколько холодной и унылой может бить зима. Неоновые огни, толпы людей, вечно куда-то спешащие, многочисленные такси на улицах превращают снег в слякоть, а слякоть – в грязную воду, которая быстро исчезает, и ты забываешь о голом, заброшенном ландшафте остального мира. Это зимнее одиночество. Долгие вечера, которые она проводила в большой чистой кухне с матерью и тетей Эми, Иногда – выходы в кино, в кегельбан или на партию в бридж. «Боже милостивый, – молилась она в душе, – благодарю тебя за то, что ты дал мне силы уехать. Никогда не понуждай меня вернуться, никогда!»

Поезд остановился у темного вокзала в Нью-Хейвене, оба «дипломата» со щелчком захлопнулись, и мужчины встали, разминая затекшие ноги. Лицо Генри заранее выражало усталость и всепрощение.

– Ну что ж, смело вперед, в самое пекле, – произнес он. Лайон взял Анну под руку.

– Пошли, моя девочка, ты непременно получишь удовольствие от первой в своей жизни премьеры в Нью-Хейвене. Мы не позволим Генри испортить тебе настроение.