|
Оценить:
|
Ведьмина неделя
2
Буду писать скучное: — продолжала она. — Пуха Крестли на самом деле зовут Харалд, но его прозвали Пухом из-за гимна, который начинается “Крест ли мой с радостью несть”. Ну конечно, все поют “Крестли – веселый медведь”. Мистер Крестли действительно веселый. Он думает, что все должны быть бодрыми, честными, благородными и любить географию. Мне его жалко…
Но по-настоящему скучно вел дневник только Чарлз Морган. Вот что он записал:
Я проснулся. За завтраком было жарко. Не люблю овсянку. Второй урок был труд, но недолго. Кажется, следующий шахматы...
Тут уж, конечно, можно подумать, что Чарлз или совсем тупой, или все путает, или и то и другое. Любой ученик из второго “игрек” скажет, что утро выдалось холодное, а на завтрак дали кукурузные хлопья. Вторым уроком была физкультура, тогда-то Нэн Пилигрим и насмешила Терезу Муллетт, не сумев прыгнуть через коня, а следующим будет музыка, а вовсе не шахматы. Только Чарлз писал совсем не о распорядке дня: он действительно описывал свои тайные мысли, но зашифровал их личным шифром, которого не знал никто!
Все его записи начинались со слов “Я проснулся”. Это значило: “Ненавижу эту школу!”. Когда он написал, что не любит овсянку, это была истинная правда, только слово “овсянка” означало Саймона Силверсона. Саймон был овсянкой на завтрак, картошкой на обед и хлебом к чаю. У всех врагов Чарлза были свои обозначения. Дэн Смит — кукурузные хлопья, капуста и масло. Тереза Муллетт — молоко.
А вот слова “было жарко” вообще не имели отношения к школе: Чарлз имел в виду, что за завтраком он вспомнил, как жгли колдуна. Сколько бы он ни старался забыть об этом, страшная картина вставала у него перед глазами, стоило хоть чуточку отвлечься. Чарлз был тогда совсем маленький, еще в прогулочной коляске. Коляску везла старшая сестра Бернадина, мама отошла чего-то купить, а они переходили дорогу, с которой было видно Рыночную площадь. Там что-то вспыхивало и толпились люди. Бернадина остановила коляску посреди улицы, чтобы поглазеть. Они с Чарлзом увидели, как поджигают костер, самого колдуна тоже увидели — это был высокий толстяк. Тут налетела мама и потащила Бернадину прочь по улице.
— Нельзя смотреть на колдунов! — сказала мама. — Так поступают только очень нехорошие люди!
Так что Чарлз успел увидеть колдуна только мельком. Его всегда поражало, что Бернадина начисто забыла об этом случае. Поэтому на самом деле в дневнике говорилось, что во время завтрака он опять вспомнил колдуна, но снова забыл про него, потому что Саймон Силверсон слопал все гренки.
Написав, что вторым уроком был труд, Чарлз имел в виду, что потом он подумал и про ведьму, а про ведьму Чарлз думал редко. “Трудом” называлось все приятное. Урок труда был раз в неделю и Чарлз выбрал это слово для шифра, потому что ничего приятного в Ларвуд-Хаус чаще, чем раз в неделю, случиться не могло. Вспоминать про ведьму Чарлзу нравилось: она была совсем молоденькая и довольно симпатичная, хотя растрепанная и в драной юбке. Она перелезла через ограду в дальнем конце сада и захромала по камням к лужайке, держа нарядные туфли в руке. Чарлзу тогда было девять и он на лужайке присматривал за младшим братишкой. Ведьме повезло: родителей дома не было.
Чарлз сразу понял, что она ведьма. Она совсем запыхалась и была страшно перепугана. У соседних домов слышались крики и полицейские свистки. Да и кто, кроме ведьмы, будет бегать от полиции среди бела дня и в узкой драной юбке? Но на всякий случай он решил в этом удостовериться.
— Чего это вы решили прятаться в нашем саду? — спросил он.
Ведьма в отчаянии запрыгала на одной ноге. На другой у нее была большая мозоль, а чулки были все в дырах и стрелках.
— Я ведьма!… — выпалила она. — Мальчик, миленький, помоги мне, пожалуйста!
— Так наколдуйте что-нибудь, — посоветовал Чарлз.
— Не могу я колдовать, когда так страшно! — пискнула ведьма.— Я пробовала — все наперекосяк выходит! Мальчик, миленький, пожалуйста, можно мне выйти через дом на улицу? Только никому не рассказывай! Я сделаю так, что тебе всю жизнь будет везти! Честное слово!
Чарлз посмотрел на нее тем пристальным взглядом, который почти всем казался пустым и гнусным. Он видел, что она говорит правду. Еще он видел, что она поняла его взгляд так, как мало кто понимал.
— Через кухню, — распорядился он. И провел ведьму в рваных чулках через кухню и прихожую к парадной двери.
— Спасибо! — шепнула она. — Ты просто лапочка. — Она улыбнулась ему, поправила прическу перед большим зеркалом и еще что-то сделала с юбкой — наверное, что-то волшебное, потому что юбка теперь казалась целой — а потом нагнулась и поцеловала Чарлза. — Если выберусь — принесу тебе счастье! — сказала она, надела нарядные туфли и пошла через садик к калитке, изо всех сил стараясь не хромать. У калитки она обернулась, махнула рукой и улыбнулась Чарлзу.
На этом кончалась та часть истории, которая Чарлзу нравилась. Именно поэтому он добавил “но недолго”. С тех пор он ведьму не видел и не знал, что с ней было дальше. Братишке он велел никому не говорить о ней ни слова — Грэм послушался, потому что он всегда делал то, что велел Чарлз — и стал ждать от нее весточки или хоть каких-то признаков везения. Ни того, ни другого он не дождался…
Узнать, что же случилось с ведьмой, было совершенно невозможно, потому что с тех пор, как сожгли того, первого колдуна, приняли новые законы. Публично больше не сжигали. Казнили теперь только за стенами тюрем, а по радио просто говорили: “Сегодня в Хэллоуэйской тюрьме сожжены две ведьмы”. Каждый раз, услышав такое объявление, Чарлз думал, что это была его ведьма. И тогда внутри начинало тупо и гадко болеть. Он вспоминал, как она его поцеловала — а ведь если тебя поцелует ведьма, то сам станешь колдуном.
