Хмель

Оглавление

206

«Если она всегда будет такая, жизнь промчится птицей и страшно будет умереть, – думал Арзур. – Она вся из темперамента и песни. И эти ее каштановые волосы, и зовущие глаза – все, все русское».

Он чувствует под своими ладонями ее упругое тело, ощущает ее ровное дыхание, видит ее синие-синие глаза, черные ресницы и брови, мочки ушей с сережками, и ему кажется, что он ее знал давно…

«Я люблю, люблю его, – пело в душе Аинны. – Арзур, Арзур! Я буду звать его Арзуром, а не Арсентием. Я буду благодарна ему, что он разбудил меня, и жизнь открылась, которой я не знала. Смешно, ей-богу, что я хотела остаться старой девой, как Терские. Нет, нет! Противно быть старой девой, противоестественно. Что-то поет, поет во мне. Какая-то музыка. Хочется сказать ему что-то серьезное, но я не могу сосредоточиться».

Они молчали, но он понимал ее без слов. Говорили ее сияющие глаза, полураскрытый рот с усмешкой, и вся она в его сильных руках, осязаемая, понятная, стала как бы составной частью его жизни. И вот он кружится, кружится с нею в танце, все более и более поддаваясь опьяняющему чувству близости и единения. Ему теперь нравится ее непосредственность и внезапность, откровенность без гримас и ужимок, ее беспредельная доверчивость и особенно то, что она вчера просто сообщила ему, что она – чужая в доме Юскова и что старик собственноручно записал это на гербовой бумаге «в здравом уме и твердой памяти». И тогда Арзур назвал ее на «ты»…

В пятом часу утра, когда в гостиной остались Евгения Сергеевна с Аинной и Арзур Палло, возле дома хлопнули два выстрела…

– Боже! – отозвалась на звон стекол Евгения Сергеевна.

– Из винтовок, – определил Арзур и, не раздумывая, кинулся из дома. За ним – Аинна.

Мартовский приморозок льдом подернул лужицы возле открытых ворот. И тут, в пяти шагах от ворот, три солдата, склонившись, кого-то разглядывали у своих ног.

– Живой будто? – проговорил один из солдат.

– Готов, – ответил другой.

– Тащить придется. Вот сволочь, как стриганул в буржуйский дом!

Солдат увидел человека во френче.

– Стой!

– Что тут случилось? – остановился Арзур Палло.

– Разговаривай! Видно, ждали гостя? И ворота специально открыли.

Двое других солдат тоже подняли винтовки, щелкнув затворами.

Третий митинговал:

– Гляди, товарищи, этот вот гад во френче без погонов определенно из жандармов. Определенно!

– Ошибаетесь.

– Руки вверх, говорю! И ты, голубка, пойдешь! Доставим вас в Совет, а там разузнаем, кого вы поджидали этой ночью. Верно говорю, товарищи?

– Верно! Сволота есаул в дом бежал.

– Что ж, я пойду с вами, а девушку отпустите. Но должен сказать вам, солдаты, я пока еще гость в вашем городе. – И Арзур Палло сказал на французском, повернувшись к Аинне, что он в Мексике посадил бы солдат в тюрьму за убийство: трое одного догнать не могли. Пусть бы конвоируемый забежал в ворота – но ведь из ограды выхода другого нет? И кроме того, разве у солдат ноги деревянные?

Митинговавший солдат заметно поостыл и, опустив винтовку, спросил:

– Ты из каких?

– Майор мексиканской революционной армии генерала Сапата.

– Какой такой «мексиканской»? Што ты нам мозги крутишь?

– Идемте в ваш Совет, и вы узнаете, что за мексиканская революционная армия и где она находится. Повторяю вам на русском языке: если бы мои солдаты революционной армии трое не доставили бы по назначению арестованного, я бы приказал посадить их в тюрьму. Или у вас деревянные ноги и вы не могли догнать арестованного? Минуту собирались с ответом.

– Приказано: при побеге стрелять.

– В том случае стрелять, если точно знаете, что не сумеете догнать. Пусть бы забежал в ограду, ну, а дальше куда?

– Нашел бы небось!

– Да он живой еще, – сказал Арзур.

– И пра слово, ребята. Ноги подбирает. А ну поволокем! Живой, гад! Есаул Могилев. Сволота первый номер. Сколь порубил людей, зверюга, в девятьсот пятом. А тут испугался, что судить будут или в тюрьме придушат гада.

– Само собой, – отозвались солдаты. И арестованного потащили.

Аинна, не вымолвив ни слова за все время, только сейчас опомнилась:

– Разве… разве это необходимо так, а? Обязательно? Они же могли догнать его.

– Могли и не догнать, – возразил Арзур Палло. – Но почему есаул кинулся к вашей ограде?

– Он… он бывал у старика. II двор знает. Он бы тут мог спрятаться или через двор выбежать на Благовещенскую.

– А!..

– Ужасно!..

– Революция оставляет свои следы, – подвел итог Арзур Палло. Кто-кто, а он-то знал, каковы бывают следы революции.

ЗАВЯЗЬ ВТОРАЯ

I

Стычка с русскими солдатами у ворот дома Юсковых подействовала на Арзура Палло неприятно. Для русских он был чужаком, мексиканцем, путающимся в ногах революции.

Как это могло случиться?

Он помнит сестренку Селестину, брата, зарубленную казаками мать еще в 1907 году под Красноярском; помнит отца – доктора Гриву, сосланного из Севастополя. Отец! Именно отец сослан был за подпольную деятельность и принадлежность к партии РСДРП. Такой ли он теперь, отец?

Он будто видит его – вечно лохматого, непримиримого со скверной жизни экспериментатора природы, почему-то боится поехать сейчас в Минусинск и встретиться с ним. «Ты не оправдал моих надежд, Арсентий, – будто слышит он голос отца. – Какое нам дело до Мексики, если в самой России нет порядка?» Но он, Арзур-Арсентий, как и тысячи других русских эмигрантов, начиная от Герцена, не мог вернуться в Россию только для того, чтобы сидеть в тюрьме. В эмиграции сейчас лидер социал-демократов Ленин. Арзур читал его брошюры и не уверен: все ли ему ясно в учении Ленина? И что он, Ленин? Эрудит, судя по брошюре, а по стилю – оратор. Он читал брошюры Мартова, Плеханова и даже речи Милюкова и Прокоповича. Он многое перечитал из русской политической литературы еще в Лондоне прошлой зимой и теперь в Красноярске, но так и не уяснил, какая же партия достойна, чтобы сказать самому себе: это моя партия!